Мокрая тетрадь со словами одиноко лежала посреди стола. Бессмысленно одиноко. Она была раскрыта, и на раскрытой странице стояли расплывшиеся, словно от слез, слова: «Я буду стоять — ты будешь стоять — он будет стоять — я буду идти — ты будешь идти — он будет идти — я буду лежать — ты будешь лежать — он будет лежать…» Ниже шел перевод.
Бледные щеки детей светились.
Кто будет лежать?
Может быть, мы — все мы? Окоченелые, холодные, вытянувшись в струнку, в пятнах, с оскалом невольной улыбки?
Нет, мы не будем. Никто из нас лежать не будет. А на поле брани?
Человека разрывает на куски — так говорят те, кто приезжает с фронта.
«Мы будем лежать — вы будете лежать…» Лежать? Нет. Пускай лежат другие, те, которые не носят формы. У которых чулки темнее, а лица бледнее. Они и будут лежать, окоченелые, холодные, вытянувшись в струнку, в пятнах, с оскалом невольной улыбки. Им это больше подходит.
— Чья это тетрадь?
— Одного из тех, сверху, которые не имеют права носить форму. Из тех, других!
— Тетрадь с английскими словами?
— Зачем они учат английский?
— Границы закрыты!
Тучи несутся на рысях, мчатся стремглав в гуще войны. А дети там, наверху, те, не в форме? В гуще войны учат английский.
Они еще не знают, что ли?
Никто из них не сможет выехать. Они будут лежать, чтобы лечь не пришлось нам. Они еще не знают, что ли? Зачем учить английский, если все равно придется умереть?
Вновь упало подозрение, словно тень от болтающихся поводьев на блестящие пряжки. Синие драгуны мчатся…
— Почему вы перестали петь?
Драгуны в песне тоже как будто задумались.
«Вверх, к светлым дюнам!» — так поется в первом куплете.
Дюны бродят с места на место. Мы не успели дух перевести, а дюны уже перебрались с места на место. Стремительно и неудержимо, как тысячелетия. Нам не следует переводить дух, а не то нас разгонит ветер. А не то мы еще призадумаемся, а не то нас разгонят, а не то нас депортируют, как детей в мансарде. Нам нельзя переводить дух, а не то мы пропали. Последний куплет кончается так: «Завтра я буду один!»
Нет, мы не будем одни.
Потому мы и носим форму, чтобы не остаться в одиночестве. Чтобы никогда не выглядеть смешными в собственных глазах. Смешные, беспомощные, одинокие — это они, другие. Те, что под крышей, те, что не носят форму.
Не думайте, что нас плохо информируют! Кто не носит формы, тот остается один, кто остается один, тот задумывается, а кто задумывается, тот умирает. Долой это все, так нас учили. К чему мы придем, если каждый будет думать по-своему о том, что правильно, а что нет?
