Саня Невский неоднократно ездил в ставку на беседы с могущественным Батыем, перетирая свои дела. Прискачет к Батый-хану и говорит: „Батя, в смысле — папа, деньги давай. Революцию будем делать. Будем севера под нас подминать. Не то какой-нибудь твой недруг, типа Фридриха Второго Барбароссы возопит „Дранг нах остен!“ — и все, плакали наши денежки“. Ватикан, простите — Батя-хан (идея Калюжного и Великовского про совпадение не просто имен, а про единую целостность мифического ига с крестовыми походами Ватикана. Упоминаю об этом с почтением, в отличие от уважаемого мной Сан Саныча Бушкова, позволяющего себе мелкую страсть поспекулировать чужими мыслями) почешет в затылке и ответит: „Так какой наш север, если он — их? Там же везде ливы сидят со своим Ливонским орденом и с тевтонцами по корешам“. „Так я их с их верой поганой и побью!“ — отвечает Невский. — „Ты, батя, только денег дай“.
Стоял на Вороньем камне в 1242 году Александр Невский и махал мечом: „Кто к нам с мечом придет, тот с мечом и уйдет!“ В смысле — от меча и уйдет, или от меча погибнет. Скакали тридцать тяжело вооруженных тевтонских рыцарей по льду Чудского озера, а с ними почему-то не очень вооруженные еще кто-то — рыцари Ливонского ордена. Прыгали они и били кованными сапогами апрельский лед, выбирая места поглубже. Как рыбаки в Финском заливе: их уносит в Ледовитый океан, а они, знай себе, корюшку удят. Добились своего, лед треснул, и потонули все скопом. „Ура!“ — закричали новогородцы. — „Мочи козлов. За Русь святую!“
Искали потом археологи, заискались все — ни тебе следов потонувшего рыцарей, ни оружия, ни мечей, даже пресловутого Вороньего камня нету. Пресная вода не настолько агрессивная среда, чтоб превратить в ничто вооружение из высоколегированной стали, что-то должно было остаться, хотя бы в виде хрупких, рассыпающихся в руках или на воздухе фрагментов. Ничего, будто ничего и не было.
После победы Саня опять в орду дернул, а сын Василий запил, заточенный, да и преставился. Почему пьют? Потому что дают выпить. А почему дают выпить? Да потому что безобиден, ни на что не способен, только языком молоть. Но и речи бывают неправильны, особенно во хмелю. Пил Василий со стыда. Не алкоголь выбирает жертву, а жертва — алкоголь (меткая мысль Кивинова). Стыд за совершенное, пусть не им, но с его ведома. Не мог сын не знать, что замышляет папа, даже попытался протестовать, но безуспешно. Помер Вася, пьяница и недальновидный политик. Но, вполне возможно, честный человек. Потому что не было никакого „ледового побоища“, был переворот, была измена, было предательство, была резня и сплавление под гнилой апрельский лед тридцати тевтонцев и сопутствующих им ливвиков — воинственного племени (по исследованиям Льва Гумилева), Ордена Ливонского, иными словами. Политика делалась руками русских князей, среди которых не было людей, были монстры, воплощающие свои помыслы самыми разнообразными методами. Конец Ордену — конец орде. Вороний камень — стоял за городом такой, только Воровий, на нем руки рубили ворам. И головы.
