Визги достигли своего апогея, переходя на ультразвуковую частоту. Шурик сосредоточился на решающем броске, но тут внезапно наступил нокаут. Есть такой термин у боксеров, когда они прыгают по рингу, махают руками, уклоняются и уже подготавливают свой коронный победный удар, как, вдруг, «выключают свет». Только что намеревался вкусить радость победы — а наступила темнота. Значит, кто-то другой вкусил.
Точно так же произошло и с ним, да и со всеми, кто участвовал в представлении в студии. На полуслове-полувизге, на полувздохе — бац, и полная темнота. Шурик похлопал в недоумении глазами, но ничего не увидел. Он уж начал сокрушаться, что вот так внезапно взял, да и помер, но обнаружил вдруг, что в растерянности чешет себе за ухом. Он принял сидячее положение и помахал руками, как дирижер без палочки. Тот же эффект: шевелиться можно, но ни черта не видно.
Тут приоткрылась дверь с лестницы и голос Великанова произнес:
— Ну как? Кончилось светопреставление?
Они пили внизу чай, заваренный Великановым в литровой банке. Рядом стоял японский телевизор «Контесса», безобидно вещавший очередную новостную полуночную программу, словленную на примитивную встроенную антенну. Все произошедшее сейчас казалось просто выдумкой, дурацкой и нестрашной. Доказательство того, что это не привиделось, лежало в плоском футляре в сумке у Шурика. Это было зеркало, при детальном рассмотрении которого выяснилось, что помимо нескольких новообразованных трещин, амальгамированный слой хитро осыпался в некоторых местах. Если смотреть на поверхность с обратной, черной стороны, то проступали контуры мастерски выполненного силуэта футуристического черепа, какие иногда рисуют на майках старые рокеры. Просто произведение искусства, но хранить его дома на самом видном месте не было никакого желания. Шурик намеревался отвезти его на инспекцию к Аполлинарию.
Когда он вступил в словесные баталии с рогатым монстром, убеждаясь в тщетности своих возможностей противоборства, Великанов внизу ощутил смутное беспокойство. Он не мог читать книжку писателя Константинова, он не мог курить на улице, наслаждаясь покоем, тишиной и одиночеством, он даже не мог спать, притулившись на небольшом топчане. Наконец, отчаявшись успокоиться, Великанов решил подняться наверх, в студию, чтобы «хоть одним глазком» посмотреть, что же там делается.
Чуть приоткрыв дверь, сторож пришел в неописуемое изумление: на полу на боку лежал Шурик, совсем недвижимый, как мертвый, телевизор показывал всякую муть, сопровождавшуюся руганью, матами, истерическим хохотом и отрывистыми словами, несущими явную угрозу. Вокруг телевизора был нарисован мелом круг, как в книге у Гоголя, а внутри этого круга бегали, прыгали, бесновались крысы, числом миллион. Они просто кишели, почему-то не в состоянии выбраться за очерченные пределы. «Я приду за тобой!» — пролаял телевизор, а Великанов бросился вниз, сел на стул и достал папиросу. Вообще-то в помещении курить не позволялось, но он, закусив конец своего «Беломорканала» фабрики Урицкого номер 2, забыл про это правило. Да он, похоже, забыл обо всем на свете, ни спички, ни зажигалку, он так и не достал.
