— А я вот и подумал, что этот твой «Илья Муромец» не сможет работать. В нем за столько лет все конденсаторы, поди, иссохлись, трансформатор, поди, тоже спекся, — говорил Великанов, свет фонаря все тускнел и тускнел. — Ладно, пойду включу свет, что ли. А то фонарь дают, а батарейки самому покупать. Мне лишние траты ни к чему. Сам-то живой?
— Спасибо, живой, — Шурик сел на полу и помотал головой, отряхивая воду. — Как меня шандарахнуло!
— Странно, вообще-то, — проговорил охранник, двигаясь к открытой двери на лестницу. — Стукнуло тебя так, будто не два с половиной ампера в сети, а все тридцать. Может быть такая особенность организма.
Свет включился, едва только Великанов внизу взвел рубильник. «Илья Муромец» выглядел непрезентабельно: ткань скрывающая динамик разорвалась вместе с черной бумагой, задняя стенка потемнела от копоти, шнур питания, словно в огне побывал, про вилку и говорить было нечего.
Шурик с прискорбием признал, что на сегодня эксперименты закончены, и с радостью готов был ехать домой, потому что, вдруг, очень соскучился по жене. Раны на ладони надувались пузырями, срочно нужна была женская ласка. Ну, и, конечно, какая-нибудь мазь против ожогов.
На следующий день он отчитался перед Аполлинарием в содеянном, стараясь все обратить в шутку, но тот, сделавшись серьезным, веселья не разделил.
— Шурик! — сказал он. — Я вообще-то не был уверен, что тебе удастся как-то настроиться на этот «белый шум». Есть ненормальные, всю жизнь пытающиеся хоть что-то услышать, но ловят только муслимские откровения или танковые учения.
— Так я же не ненормальный! — обрадовался Шурик.
— Два слова, конечно — нецензурные, это — успех с первого же раза, если так можно назвать это непотребство. Рекомендую тебе более этим делом не заниматься, что-то здесь неправильно.
— Аполлинарий, позвольте мне еще поэкспериментировать. Два матюга не отражают тенденции. Это может быть просто стечением обстоятельств. Хочется же получить целостную картину, насколько это вообще возможно. У меня тут есть старый телевизор, справит дело заместо приемника. Буду осторожен, — ответил Шурик.
— Ладно, — очень быстро согласился Аполлинарий. Видимо, он, как руководитель, тоже был не против раздобыть больше информации. Но, как человек, добавил. — Хотя, лучше бы ты занялся опять петроглифами.
Шурик вернулся в студию через два дня. Опять дежурил Великанов, опять на подоконнике валялась кошка. Под испытующим взглядом охранника он извлек из сумки маленький японский телевизор «Контесса», верой и правдой прослуживший всю его послеармейскую студенческую жизнь в Питере.
