Было много забавного в моей службе, много трагичного, но я тогда был совсем молод и наивен, поэтому все плохое легко переходило в разряд вещей, не заслуживающих внимания, а хорошее воспринималось, как закон жизни.
Но однажды, «по молодости», то есть, отслужив всего-то полгода, стоял в наряде по роте. Бывал в нарядах и раньше, довелось регулярно хаживать в них до самого дембеля, но тот был особо памятен мне. Впрочем, не только мне, но и всей нашей части.
Служил я в секретных войсках под названием РВСН (ракетные войска стратегического назначения), военными тайнами не обладал, да и не стремился. Но почему-то мне казалось, что в такого рода частях должны были служить достаточно надежные товарищи. Наподобие нашего призыва из ленинградских вузов: из моего родного ЛИВТА (института водного транспорта), из «макаровки» (высшего морского училища), из техноложки, военмеха, ЛАТУГА (авиационно-технического училища гражданской авиации), ЛИТМО (института точной оптики и механики) и некоторых других уважаемых заведений. На всю дивизию нас набиралось от силы четыреста человек. Остальные миллионы были из Чечено-Ингушской АССР, Азербайджана, Казахстана, Узбекистана и даже Сванетии. Вот это было круто!
Попал я в наряд с гордым грозненцом Юлием. Он был из стаи самых козырных воинов, тех, кто был таковым от рождения. Перед ними склоняли головы некоторые удрученные армейским бытом ребята из деревень Тамбова и Воронежа. Но никогда — питерцы! Мы в большей своей части были несгибаемыми.
Этот Юлий попытался самоутвердиться: хоть мы были и одного призыва (а это было немаловажным фактором), имели в наряде одинаковый статус дневального, но он отказался вместе со мной тереть тряпкой пол казарменного умывальника и туалета. Причем, старательно подобрал слова для объяснения своего поступка. «Волки не могут равняться шакалам, мужчины не могут уподобиться рабам». В подтверждение слов запустил в меня поломоечной тряпкой. Я успел спрятаться за дверью, поэтому брызги окропили всю дневальную комнату, включая самого гордого «чученца». Ему это явно не понравилось. Следует отметить, что время было дообеденное, поэтому дежурный по роте преспокойно почивал, передав штык нож дневальному. Не мне, а Юлию, чтоб быть на хорошем счету у «чученской» диаспоры.
Я тоже не собирался скрываться в помещении умывальников, поэтому тряпка еще не успела сползти на пол, а я уже ворвался к тумбочке. Пред взором моим предстал с оголенным штык — ножом обрызганный с ног до головы мой коллега по наряду. Взгляд его был мутным, и чувства понимания и доброты в нем я не обнаружил.
