— Не слышно биений! — спустя несколько десятков секунд сказал он. — Искусственное дыхание! Живо!
Не дожидаясь помощи, он начал нажимать скрещенными ладонями грудную клетку. Потом зажал у кадета нос и выдохнул весь свой воздух, набранный могучим вздохом, в его рот. Так он проделал несколько раз, не пытаясь остановиться, словно боясь, что вот этого раза может как раз и не хватить кадету самостоятельно глотнуть затхлый воздух их узилища и закашляться, оживая.
— Давай же, — роняя со лба пот, ноющим голосом говорил он. И все давил и давил на безответную грудную клетку.
— Юра! Все кончено! — положил ему на плечо руку старпом. — Ты все-таки не Юрий Лонго. Не дано нам оживлять покойников.
Потом повернулся к собравшимся в тесную сплоченную группу уркам, над которой, как орел над птенцами расправил крылья — руки Питер Баас.
— He's dead. Kaikki loppi.
Урчелы, как по команде заплакали, при это почему-то стараясь не производить излишнего шума. Они уткнулись, кто мог, в плечи товарищей и, безостановочно хлюпая носом, содрогались от рыданий. Над ними, опустив уголки глаз и собрав брови над переносицей, лил огромные слезы старший механик.
Уставший Юра и Пашка опустились на палубу рядом с телом.
— Ты только никому не говори, что я целовался с парнем. К тому же филиппинским. К тому же совершенно мертвым, — сказал Юра.
— Ты — просто молодец! — ответил Пашка.
Они сидели некоторое время молча, даже, наверно, не думая ни о чем. Урки постепенно успокаиваясь, всхлипывали где-то за спиной. Баас безостановочно сморкался, как мамонт. Тени гуляли по румпельному отделению. Одна из них танцевала свой последний победный над тленной плотью танец. Освободившись от невидимых телесных пут, она благодарила своих товарищей за помощь, поддержку и уважение. Но никто ее не видел. Тогда она легко умчалась прочь на неизвестный филиппинский остров, чтобы в последний раз увидеть маму, сестер и вмиг поседевшего отца. А потом — в таинственный и открытый каждому в свое время путь.
— Теперь у наших урчел стимул появился, — внезапно проговорил Пашка.
— Какой стимул? — удивился Юра.
— Да не идти подобно баранам на местную каторгу, а бороться. И поверь мне, они по своей свирепости и отваге не уступят белорусским партизанам второй мировой.
— Верю, — сказал Юра. — Только вот что же с телом-то будем делать? Его же здесь так просто оставлять вроде бы нельзя. Сами с ума сойдем от запаха.
— Если снова позвать этих негров, то вполне возможно, что с нашей стороны покойников прибавится. Может быть, конечно, они и заберут его с собой. Если такое и случится, то вряд ли они поместят тело в холодильник, чтобы потом передать филиппинскому поверенному. Выбросят, скорее всего, где-нибудь на корм псам или вообще в море. Так?
