— Ничего. Иду вот домой. А у вас, господин поручик, какие планы?
— Хочу отыскать какую-нибудь крупную часть.
— Сомнительно, найдется ли. И в какой же стороне вы ищете, господин поручик? Направление, сдается мне, не совсем верное.
— Это почему же?
— Ну, как-никак — советская граница…
Забельский пожал плечами.
— До границы далеко еще.
Петр исподлобья присматривался к нему.
— И далеко, и недалеко. Может оказаться ближе, чем вы думаете.
— Как это ближе?
— Если бы, например, граница… передвинулась.
— Как передвинулась? — беспокойно изумился Забельский.
— А вот так. Красная Армия вчера перешла границу, — твердо сказал Петр.
Забельский вскочил и снова опустился на скамью, засмеявшись хриплым смехом.
— Вздор! Вот уж, право…
— Вовсе не вздор. Вчера Красная Армия перешла границу и продвигается вперед.
Забельский почувствовал, как у него внезапно сжалось сердце, — и потом опять все стало безразличным. Ах, не все ли равно… С минуту еще в ушах у него звучали слова крестьянина, потом они как-то померкли. Разве он говорил о Красной Армии? Бред, ничего не было сказано…
Петр, сидя на табуретке, принялся равнодушно сменять повязку на ноге. Он с трудом разматывал засохшие, пропитанные гноем и кровью тряпки. Вытащил из-под скамьи ведро, в котором оказалась вода, и стал осторожно поливать из ковша наболевшие ступни. Поручик машинально следил взглядом за движениями рук Иванчука.
— Приговор какой? — спросил он, наконец. Ему уже неловко было разговаривать на «ты», как раньше. Лицо этого оборванного бродяги не располагало к фамильярности, тем более теперь, когда выяснилось, что он вовсе не обычный жулик или конокрад. Впервые в жизни Забельский своими глазами видел коммуниста, одного из тех, о ком раньше лишь читал в газетах — в статьях, в отчетах о судебных процессах. Ему показалось странным, что они сидят вот так, в одной хате, и что тот совсем обыкновенный человек.
Петр поднял глаза:
— Приговор? По нашим местам срок небольшой. Десять лет.
— По вашим местам?
— Ну, да. Здесь приговаривали к пятнадцати. А отсидел я только два. Пришла война.
— Что ж, вы на этой войне выиграли, — злобно заметил Забельский. В нем поднимался гнев: почему тот так спокоен, словно все знает, словно ему все ясно?
— Тут трудно говорить о выигрышах, — спокойно сказал Петр. — Видите ли, если бы не война, кто знает, сколько времени это продолжалось бы… Речь не обо мне, а вообще о наших местах.
— Что продолжалось бы?
— Да вот все, что здесь происходило, — он медленно, осторожно отодрал тряпку от последней, самой болезненной, раны на пятке.
