Дяденька, а за ним Сергей с Моргуном тронули коней.
— Плохо, брат Ермолай, когда без души господа душами владеют, — сказал Семен Степанович. — В самую страду тащись-ка в Питер, вези оттуда господские цацки. А и дом-то, вишь, еще строят. Чего по зимней дороге не свезти? Прихоть бабья!..
— За Пугача, выходит, вотчина пожалована, ваше высокоблагородие. Сколько душ-то? — спросил Моргун.
— Сказывали, будто тысяча, да чин генеральский, минуя бригадира, да орденов два, да червонных знатное число.
Моргун, дернув поводом, заворчал на буланого:
— У, мухоеданин! Куда башку воротишь, неслух, не в тарантас впряжен! — И снова обратился к дяденьке: — По мне, ваше высокоблагородие, всем жаловай за службу, окроме людей. Как же выходит? Народ бунтует, оттого что господа его, как творог, жмут, а тут новых крепостных наделают, и опять они, глядишь, бунтовать зачнут от той жизни…
— Первое, Ермолай, бунтовали не одни крепостные, а и заводские, и казаки, и башкирьё. Всем, видать, по сладко пришлось. А второе, за такие речи знаешь как по головке гладят?..
— Так я вам одному. Каждый день бога благодарю, что не ходили туда полком. И награде за свою кровь не обрадуешься.
— Молчи лучше, дурья башка!
— И то молчу, ваше высокоблагородие…
Уже показались крайние избы Ступина, когда повстречали пятерых нищих слепцов. Предводимые зрячим подростком, они прытко шагали, каждый держась за подол армяка шедшего впереди товарища и слегка трогая палками тропинку, протоптанную вдоль большака. Еще издали затянули что-то протяжное — верно, мальчик сказал, что едут господа, — а когда поравнялись, то разом повернулись к дороге, пали на колени и, скинув колпаки, протянули вперед, продолжая голосить заунывно и неслаженно.
Дяденька, сдержав коня, подал Сергею монету:
— Брось в шапку малому. — Потом громко: — Гривна на всех!
Слепцы прервали пение и забормотали:
— Спаси тя Христос… За здоровье твое помолимся, отец родной…
Мальчик, к которому подъехал Сергей, был бледен и грязен. Из засаленного ворота поднималась тонкая шея в красных пятнах, тусклые глаза неподвижны, — верно, и он видел не совсем хорошо. Но Сергей смотрел только на него — лица взрослых с раздутыми веками, гноящимися глазницами казались еще ужасней.
— Спасибо, барин хороший! — сказал мальчик нараспев.
— А не служивые ли люди едут? — спросил высокий слепец, стоящий вторым от поводыря.
Сергей посмотрел на него. Этот был, пожалуй, страшнее всех — кровавые пустые глазницы без век и бровей, а все лицо в мелких черных точках.
