Из своего прежнего жилища Жанна забрала скудную мебель и хорошенько вычистила ее. Из комнаты, в которой временно поселился мальчик, женщина устроила будущую спальню для Терезы. Умилительно было наблюдать за тем, с какой заботливостью бедная мать убирала комнату, где, как она надеялась, будет жить ее дочь! Постель была покрыта чистой простыней, на окнах — белые гардины, деревянное изображение Спасителя, присутствовавшее при смерти молодой девушки, также ожидало ее появления.
В этой комнате все было готово, чтобы принять Терезу, когда она вернется. Новые платья и уборы, хотя и очень простые, но до сих пор незнакомые девушке, ожидали ее пробуждения и должны были сделать ее вторую жизнь несравненно счастливее первой. Мать ничуть не сомневалась в обещанном пробуждении дочери: она даже перестала носить траур, хотя до этого пять лет не расставалась с черными одеждами. Каждый день она ходила на кладбище, но с улыбкой радости на устах, а не с печалью и унынием в сердце, как на следующий день после смерти Терезы. Жанна бросала цветы на могилу своей девочки и говорила с ней о будущем так, словно та могла ее слышать. Все это еще не было безумием, но являлось его предвестником.
Понятно, что горькая печаль бедной женщины не могла так быстро смениться восторженной радостью, не удивив всех до единого жителей города С. Когда они приносили свои соболезнования Жанне, она отвечала им, что ее дочь вернется к ней. Сначала все решили, что это великое горе повредило рассудок женщины, но имя доктора Сервана, так тесно связанное с этой историей, его обещание воскресить Терезу и, наконец, известная всем ученость старика заставили весь город с нетерпением ждать назначенного срока. Тереза стала предметом всеобщих толков, а доктор, проводивший теперь все время дома и отправлявший к своим больным Ивариуса, прослыл существом необычайным. Одни считали его посланником Божьим, другие — шарлатаном, третьи — безумцем, а четвертые — исчадием дьявола. По вечерам вокруг дома доктора начали собираться толпы народа, и малейший жест Ивариуса, ставшего в это время еще более значительным лицом, истолковывался на тысячу ладов. Однако Серван порой все же покидал свое жилище, чтобы проведать каких-нибудь трудных больных или совершить покупки, которые он один только мог сделать. В эти редкие моменты его встречали горожане, и им казалось, что он уже нисколько не походил на прежнего доброго старичка.
По его домашнему костюму люди заключали, что он, отрываясь от усиленных занятий, не хотел терять времени на туалет и выходил из дому так, как был, не заботясь о том, что скажут его знакомые. Дело, которым он занимался и о котором судачили теперь во всем городе, как ему казалось, извиняло его небрежный вид. Человек, идущий затем, чтобы заказать какое-нибудь лекарство, купить нужные инструменты или навестить умирающего, думал он, не обязан одеваться с таким же лоском, как человек, который идет заводить какие-нибудь праздные интрижки. Раньше доктор всегда отличался изысканностью своего гардероба, так что все эти изменения не могли не обратить на себя внимания.
