— Несчастное дитя, — сказала женщина, глядя на ребенка, — скоро придет и твой черед. В этом доме только я одна не умираю!
У доктора на глаза навернулись слезы.
— Послушайте, — обратился он к женщине, — вы ведь тверды духом, не правда ли?
— О, я знаю, вы хотите сказать мне, что надежды больше нет.
— Воздух этой комнаты убивает ваших детей, — продолжал доктор, — и даже этот ребенок болен, — прибавил он, глядя на малютку, щеки которого, раскрасневшиеся было от кашля, снова покрыла матовая бледность.
— Теперь он останется у меня один, — проговорила женщина. — Я буду заботиться только о нем, — и она судорожно обхватила обеими руками голову ребенка.
— Это… последний? — спросил доктор Серван с замиранием сердца.
— Да, — печально ответила мать, — но и он долго не протянет; мальчик всасывал смерть вместе с молоком своей матери.
Доктор удивленно взглянул на женщину и спросил:
— Это не ваш сын?
— Нет, это ребенок моей первой дочери, которая умерла.
— А его отец?
— У него нет отца. Чего же вы хотите? Если девушка так несчастна, как была несчастна мать этого ребенка, разве можно ее порицать за то, что она сдалась, поверив в обещанное благополучие? Когда отец мальчика увидел, что моя дочь беременна, то бросил ее, и нас стало пятеро вместо четверых. Тогда-то мы, всеми покинутые и отверженные, поселились в этом страшном доме. Наши средства к существованию таяли день ото дня. Хозяйке дома понадобилась смотрительница, и она предложила мне эту комнату даром, с платой по шесть талеров в месяц за мою работу. Мы приняли ее условия. В этой комнате были две постели, одна из них сейчас перед вами; на другой моя дочь родила. Окруженная сыростью и вредными испарениями, лишенная всякой помощи, она умерла первой, умоляя нас не покидать ее ребенка, которому было тогда только шесть месяцев. Две сестры наследовали ее постель, и по прошествии года одна их них занемогла. Тогда я положила ту, которую вы видите сейчас, с собой, чтобы дать покой несчастной страдалице и насколько возможно оградить свою последнюю дочь от прилипчивой болезни.
Моя вторая дочь умерла, и я продала ее постель, чтобы заплатить за ее похороны. Мы остались втроем, но болезнь завладела и моей третьей девочкой. Скудная пища, черный хлеб, плохая вода, темные ночи, проведенные в лихорадке возле старой женщины; зараженная комната, которую невозможно проветрить ни зимой, ни летом; воспоминание о смерти двух сестер и предчувствие подобной участи для себя — все это оказалось сверх всякой меры и для третьей дочери. Одна только я смогла перенести эти несчастья с помощью той силы, которую Господь посылает существам, покровительствующим другим. У нас оставалась только одна постель, и вот уже около месяца я не ложилась спать; но когда моя дочь умрет, я не знаю, хватит ли у меня сил, чтобы жить.
