Полярная фактория | страница 27
— Помаленьку выбирай! — скомандовал инструктор.
Он стоял на корме и травил свой конец прогона в воду. Как только лодка ткнулась в песок, мы подхватили второй прогон.
— Медленнее!.. Равномерно!.. Не дергайте!
Тянуть тяжело. По семи человек у каждого конца, мы гуськом, перекинув мокрую веревку через плечо, согнувшись в три погибели, шагаем тихо-тихо, как упряжные волы.
И вдруг прогон разом ослабел — мы семеро чуть не подпадали.
— Оборвали, ироды!.. Стой там, не тяни! — завопил инструктор и кинулся к лодке.
Поиски и скрепка порванной веревки отняла полчаса. Потом порвался второй конец. Снова искали, снова связывали, снова тянули. Прогоны рвались раза по три каждый. Спускались помаленьку сумерки. С мокрой веревки за шею стекали капельки воды. Брезентовый плащ, в котором вначале было жарко, теперь перестал греть…
Наконец, показался из воды край невода, за ним второй. Вот последние кибасы, вот мотня — длинный, широкий мешок, способный вместить уйму рыбы.
Но где же осетры? Где гарантированный минимум из десятка отменных рыбин с чешуей вороненого золота? Ведь, они же должны биться, плескаться, бушевать!
Высадка фактории на мысе Дровяном.
В первый момент мотня показалась нам совершенно пустой. Жалко сморщившаяся, она волочилась, как тряпка, без признаков добычи.
Окружили, выворотили, вытрясли. На песок шлепнулось с десяток мелких рыбешек, общим весом не больше 3—4 фунтов. Работал уже отлив, обнажались мели.
— Пойдем, товарищи, чай пить и спать, — распорядился Вахмистров. — Невод уберем завтра — ничего ему на песке не сделается.
На притихшую в ведре рыбу никто не взглянул, даже чая не пили — мрачно и скучно разошлись по своим койкам.
В этот вечер я долго не мог уснуть. Надо сказать, хоть я и чувствовал в вахмистровском плане осетровой заготовки некоторое преувеличение, однако разочарование было чересчур жестокое. „Ну, не двадцать, не десять и не пудовых, — а одного какого-нибудь паршивенького на уху могли же мы выловить“! — думалось мне.
После полудня пошли убирать невод.
И вот тут-то обнаружилось обстоятельство, снова перевернувшее наши виды на рыбный улов: в сетях, лежавших под водой в часы утреннего прилива, сама собою запуталась большая рыба. Мы ее увидели издали. Попав плавниками в петли, она билась и трепыхалась в мелкой лужице. Оказалось, что это чир — местная порода, разновидность моксуна. Я ее взвесил: три с половиной килограмма — и мы ее с’ели в ухе. Прекрасная рыба, нежная и вкусная, напоминающая жирного свирского сига!
