Там, в животе — ворохнулись клюв и крыло…
Вылетит, вылетит мой птенец — не поймаю…
Степушка, так в белом мире жить тяжело —
Вот и дошла, дошла до самого краю…
Я одинокая баба! Бастыл, бобыл…
Пухлые губы горят вишневою краской…
Степка, да ты ж меня никогда не любил —
Только сыпал дождем золотую ласку…
Горной вершиной живот мой в ночи застыл.
Я не могу в одиночку. В петлю залезу.
Мне без ребенка постыл белый свет, постыл! —
Будто на кухне железом скребут по железу…
Да, поднимаюсь тестом! Да, буду копна!
Да, молоком намокнет рогожа платья!
Только уже на сем свете я не одна —
Вот они, вот они, вот же — твои объятья!
Вот из чего зарождается этот комок
Жизни огромной: из ребер, входящих в ребра,
Из черепахою — жестко — сплетенных ног,
С дымом табачным исторгнутых слов недобрых!
Я-то вкусила все в этом мире, все —
Бог с ним… не надо про это, что я вкусила!
Степушка! Катится времени колесо —
От колыбели скрипучей до бедной могилы…
Катится?! Вот я качусь — наперерез!
Я от любви понесла — так я жить оставлю
Глаз моря и волос золотистый лес,
Эту живую кроху, жадную каплю!
Знаю, Степка, тяжелую бросишь меня —
Бросишь, я знаю… спасешь драгоценную шкуру…
Скажешь: избавься?.. — не проживу и дня.
Следом за ним уйду. Такая уж дура.
Да, уж такая, Степка,
такая мать!
Мать я! И только мать! Никакая не баба!
Бабу ты мог ночьми напролет обнимать.
Мать — на объятье — лишь улыбнется слабо…
Есть эта радость — все радости — побоку: прочь!..
Кислого съесть бы…
Сама я себе — незнакома…
