Русская поэзия XVIII века | страница 50



Воскресни, Боже! Боже правых!
И их молению внемли:
Приди, суди, карай лукавых,
И будь един царем земли!

(«Властителям и судиям»)


Вместе с тем острый взгляд Державина-поэта помог ему оценить истинную красоту простых людей, воспеть красоту крестьянских девушек:

Как сквозь жилки голубые
Льется розовая кровь,
На ланитах огневые
Ямки врезала любовь…

Новое содержание поэзии требовало новых форм его выражения. Поэтому дальнейшее развитие поэзии не могло осуществляться без разрушения всей системы классицизма. Нарушения стали допускать сами писатели-классицисты (Ломоносов, Сумароков, Майков, Херасков и др.).

Но настоящий бунт в царстве жанров совершил Державин. Он начал с трансформации жанра торжественной оды. В 1779 году, когда, по словам самого поэта, «он избрал совсем другой (самостоятельный. – В. Ф.) путь», были опубликованы его произведения «На смерть князя Мещерского» и стихи «На рождение в севере порфирородного отрока». Оба они могли быть отнесены к жанру оды: первое по серьезности темы, второе по адресату (порфирородный отрок – будущий император Александр I). Поэт отказался от ставшей традиционной для оды десятистишной строфы (строфа «На смерть кн. Мещерского» восьмистишная, а стихи «На рождение…» не строфичны).

«На смерть кн. Мещерского» – это скорее всего элегические размышления о неизбежности смерти, равняющей перед собой «монарха и узника», глотающей целые «царства», сокрушающей «звезды», гасящей «солнца» и грозящей гибелью «всем мирам». «Как сон, как сладкая мечта», проходит молодость. Все житейские радости, любовь, пиршества обрываются смертью: «Где стол был яств, там гроб стоит». Однако заключительная строфа резко меняет минорный настрой всего произведения. В ней дается совет в духе гедонизма («Жизнь есть небес мгновенный дар; Устрой ее себе к покою»). По этой же строфе можно предположить, что перед нами элегия-послание (автор обращается к другу Мещерского: «Сей день иль завтра умереть, Перфильев! должно нам, конечно…»).

В стихах «На рождение в севере…» обнаруживается прямая полемика с Ломоносовым. Они написаны хореем (вместо четырехстопного ямба), в шутливом тоне даны мифологические персонажи (сатиры и нимфы). А чтобы у читателя не оставалось сомнений, с кем из поэтов ведет здесь спор Державин, он начинает свои стихи строкой (с небольшим изменением) из известной оды 1747 года Ломоносова («С белыми Борей власами» – у Державина, «Где с белыми Борей власами» – у Ломоносова). Наконец, в обширных наставлениях Ломоносова царям (точнее, царицам) отсутствовало (да и не могло быть!) пожелание, которое стало главным у Державина: