Разбудила ее тем утром незнакомая тетенька, усадила в машину, и они долго-долго куда-то катили.
— Мы едем к маме? — спросила Пери.
— Мы едем к твоей новой маме, — ответила тетенька. Она остановилась и купила им перекусить, но у Пери кусок не шел в горло. — Бедная крохотулька, — сказала тетенька, покачав головой.
Когда тетенька привезла Пери по извилистому проселку на ферму, уже стемнело. Они проехали в ворота, и табличка на ограде вспыхнула в свете фар: проржавелые буквы «Совиный ручей», а рядом — жестяная сова со стеклянными глазами. Пери замерла на пороге, боясь и темноты снаружи, и сумрака внутри. Две женщины смотрели на нее — одна с улыбкой, другая вся ощетинившись, но пугала Пери именно улыбка. Улыбка была рассеянная, ни к кому не обращенная. И не имела к Пери никакого отношения. Одно притворство.
Ту, с улыбкой, звали Бронте.
— Твоя приемная мать, — объяснила тетенька из машины.
У Пери выступили слезы: Бронте обняла ее слишком крепко. Пери забилась, высвободилась:
— А где мама?
Бронте была ей не мама. На ощупь она оказалась другая — сухая, тощая. Неуютная. Будто ей самой себя не хватало и нечем было делиться с другими. И пахло от нее неправильно — словно от чего-то залежавшегося в кладовке. Даже словами не опишешь, но именно так. А еще Пери явно не пришлась Бронте по душе. Пери ни секунды не сомневалась, что сама виновата: да, это она с самого начала все испортила.
Вот и ферма — виднеется внизу, — вот знакомый дом; солнце поднималось, и Пери с каждой минутой видела ее все отчетливее. Она заложила вираж — ага, можно приземлиться на клочок жухлой травы у веранды. Среди банановых пальм кто-то уже сновал. Пери сбросила высоту. Жанин. Точно она. Жанин со своими вечными бананами.
— Тетя Жан, тетя Жан, стой! — кричала маленькая Пери, таскаясь за Жанин хвостиком по всей ферме.
Жанин показала ей тогда ряды банановых пальм — у нее они были какие-то особенные.
— Не вздумай есть эти бананы, ясно? — строго сказала она. — И вообще не ешь бананы, только те, которые я дам себе сама, поняла? А иначе очень сильно заболеешь! Или вообще умрешь!
— Не буду, тетя Жан.
А сейчас Жанин вышла из-за деревьев и из-под руки смотрела, как Пери кружит над старыми пастбищами, залитыми золотым светом утреннего солнца. Жанин подняла руку. Пери помахала ей.
Вспышка — яркая, холодная, совсем не то, что солнце — расплавленный медяк. Громкий треск — словно сломали сухой сук.
Тетя Жан, не стреляй!
Пери сложила крылья и камнем рухнула вниз.
