— Прикажете подать кофе и коньяк в курительную, господин доктор? — спросила она и тихо добавила: — И дамы пойдут туда?
Он тоже понизил голос и попросил ее почаще заглядывать к Карне. Потом с улыбкой обратился к гостям:
— Если дамы готовы терпеть дым в нашем обществе, сейчас в курительную подадут кофе.
У Анны пылали щеки. Она со смехом сказала, что он еще со студенческих времен должен помнить, как она любит курительные.
Вениамин отметил, что она говорит слишком громко.
Ханна милостиво кивнула. Близкая связь, которая, по-видимому, была между Вениамином и Анной в курительных комнатах Копенгагена, заставила вспыхнуть в ее зрачках яркие точки.
Олаисен засмеялся, сверкнув глазами:
— Значит, вы привыкли к табачному дыму еще в Копенгагене, фрёкен Анна? Это очень интересно…
Господин Линд встал и помог встать Анне, он что-то шепнул ей, отчего она стала еще красивее.
Олаисен тоже вскочил и помог Ханне, словно играл в новую для него, интересную игру.
Линд попросил пунша вместо коньяка. Если можно? И хорошо бы расположиться в беседке, а не в доме. Если можно?
— Там будет прохладно, — заметила Ханна.
Но Анна тоже предпочла беседку, и это решило все.
Пришлось Бергльот подать в беседку чашки и рюмки, горячий пунш и коньяк. Было уже девять вечера.
Дамы закутались в шали, расположились на принесенных для них подушках, и только после этого мужчины наконец раскурили сигары.
Вениамин извинился и ушел к Карне.
Цвет лица и пульс были у нее уже нормальные. Кожа — почти сухая.
Он потрогал ее руку, она схватила его за укушенный палец, причмокнула языком и вздохнула.
Вениамин почувствовал себя счастливым. Все постороннее исчезло. Он уже не мог вспомнить, что его огорчало.
В коридоре он разминулся с Бергльот, она несла поднос с посудой, волосы у нее растрепались. Она убирала в буфетной. Он тепло прикоснулся к ее плечу:
— Заглядывай к Карне… почаще. Мы будем в саду и обойдемся без тебя. Я оставил ее дверь приоткрытой. Только крикни, если что-то будет не так.
— Я не помню у нее такого сильного припадка, — Бергльот робко взглянула на него.
— Да, — согласился он.
И вдруг подумал, что только Бергльот говорила сегодня о Карне.
— Вы устали, господин доктор?
Что-то шевельнулось у него в груди. Застряло в горле.
Господи, подумал он, неужели достаточно такой малости? Нескольких слов, говорящих о том, что кто-то понимает, как ему дорог его ребенок.
Он взял из рук Бергльот поднос и отнес его на кухню. Она пришла, когда он пристраивал его на заставленный посудой стол.
