Коротышка вышел из спортзала страшно голодным. Он отказался идти обедать с Жан-Ми и Эльзой и бросился домой, где ублажил себя огромной тарелкой свежего мяса. Он следил за своей диетой, как профессиональный спортсмен. Поглощение собственноручно добытого мяса возвращало ему силы. Мясо было сочным, но ножи стоило наточить. Твари, которые мало двигаются, быстро жиреют.
Сытый, он заснул на диване, не досмотрев волейбольный финал. А жаль, тем более что Франция выиграла, а он этого не увидел.
Марсель дважды нажал на сигнал. Окно открылось. Выглянула Надья. Помахала рукой.
— Сейчас идем!
Когда Марсель позвонил ей накануне, он был уверен, что она откажется, и сам первым удивился, когда услышал в ответ простое «да». Это «да» болью отозвалось в нем, как если бы она сочла его потенциальным клиентом, но потом он решил, что это не так. Вела она себя с ним совершенно естественно. Никакой показной любезности, сказал он себе, пряча улыбку в усах.
Через пять минут она уже вышла из подъезда: одной рукой она держала Момо, в другой была огромная корзина и скатерть. Марсель наклонился, открыл дверцу. В голове у него прозвучал обиженный голос Мадлен: «Ты хоть раз можешь мне помочь? Видишь же, что у меня руки заняты!» Марсель выпрямился, обошел машину, открыл багажник, поставил туда корзину, уложил скатерть.
— Что там? О, да я вижу, вы прихватили с собой все столовое серебро! — насмешливо произнес он.
— Слушай, легавый, а машина-то у тебя какая грязная! — встрял Момо. — И всюду какие-то шишки.
— Это не моя, — любезно ответил Марсель. — Приятель одолжил. — Он решительно настроился не портить день. — Тебе удобно, Момо?
— Ну да… да…
На заднем сиденье Момо нашел коробку шаров для игры в петанк, которые были разложены по размеру и весу, и с удовольствием перемешал их.
Надья покосилась на окно своей квартиры. Марсель молча завел машину и поспешил быстрее отъехать, пока она не передумала.
Чувствовал он себя непривычно. Этакий мерзавец, избравший тернистый путь адюльтера. На душе же у радостного мерзавца было весело, хотелось петь. Ему вспомнился фильм, который Мадлен заставила его посмотреть, — «Портрет Дориана Грея», там была одна фраза: «Во мне и Рай, и Ад». Ну так вот, Марсель сейчас был готов быть тем Адом и Раем, громом небесным и солнечным диском, облаками и дождем, всем, чем угодно, только бы его оставили в покое.
Дорога, как шрам на выскобленной щеке южноафриканского бура, петляла по голым холмам, и Марсель чувствовал себя первооткрывателем. Не будет он сегодня думать ни об убийствах, ни о Жан-Жане, ни о Мадлен: только о себе и Надье.
