На следующий день я выезжал рано утром и потому, как только мы вышли из Города Мертвых, распрощался с Даудом и отправился к себе.
Той ночью, в простой беленой комнатке гостиницы, выходящей окнами на Нил, на улицу Абдула Азиза Аль-Сауда, я видел во сне Город Мертвых. Вокруг дотлевающих костров сидели рабы-израильтяне и руками ели фул — похлебку из бобов. Женщины уныло притопывали под стук африканского барабана. А забияка Моисей мечтал о кровавом бунте и войне. И уже подумывал о строительстве Ковчега.
Семейство Спенсер-Черчилль, среди наиболее знаменитых отпрысков которого — покойная Диана, принцесса Уэльская, и сэр Уинстон Черчилль, владело когда-то прекрасной усадьбой семнадцатого века в Ярнтоне — небольшом тихом городке в нескольких милях к северу от Оксфорда. Сейчас эта усадьба принадлежит Оксфордскому центру гебраистики и еврейской истории — всемирно признанному центру научной деятельности, занимающемуся, в частности, изучением свитков Мертвого моря.
Основатель центра — доктор наук Дэвид Паттерсон; по его рекомендации я познакомился в Иерусалиме с Хаимом Рабином, и он же предложил мне перед моим возвращением в Египет провести около недели в усадьбе, чтобы я воспользовался Бодлеанской библиотекой. Там имеется несколько редких книг и статей о Ковчеге, каких больше нет нигде.
В нескольких сотнях ярдов от поместья течет по неровному руслу Темза; когда я брел из Большого зала в сад, свежий речной туман все еще стлался по теплой сырой земле. С Паттерсоном мы столкнулись у старого десятинного амбара и пошли прогуляться по полям у реки, а вернулись по обсаженной липами аллее, идущей вдоль задней части старинной усадьбы. Несколько минут посидели на скамейке в саду сбоку от главного дома, болтая про общих знакомых, слушая птиц и любуясь янтарного цвета стеной, весенним цветением, нарциссами у дальнего края лужайки. Каиру с его какофонией до этого далеко.
Потом Паттерсон отвел меня в дом, где мы укрылись в его темном кабинете, отделанном дубовыми панелями. Паттерсону было интересно, чем я собираюсь заняться в Бодлеанской библиотеке. Я рассказал о своих недавних исследованиях, об интригующем разговоре с Рабином о Ковчеге.
— Хорошо, что ты познакомился с Хаимом, — заметил Паттерсон. — Он один из лучших специалистов в этой области.
Я коротко рассказал, что вообще думаю о Ковчеге. Мой собеседник слушал внимательно и только один раз меня прервал — принес кофе из столовой, которая находилась рядом на этаже. Поначалу Паттерсон считал, что Ковчег интересует меня, как священное предание, как часть истории идеологии, и потому мой интерес обоснован. Стоило же мне повести речь о Рувиме и его утопических планах, как у Паттерсона вытянулось лицо:
