Дети новолуния [роман] | страница 61

— Я бы уничтожил их мир!

— Вот и они тоже уничтожают ваш.

Имам открыл рот, задохнулся и смолк. Дряблые щёки тряслись от возмущения.

— Разные миры не могут жить вместе никогда, — продолжил кидань. — Чем бы они ни были, но один обязательно раздавит другой. Иначе не бывает, имам. Иначе не бывает. Если правды разные, им не жить вместе.

— Правда всегда одна.

— И она, конечно, прописана в твоем Коране.

— Правда — в доброте.

— А доброта в чём? В голове? В кулаке? В свитках, которые горят лучше сухой травы? Нет! И правд много, и вер много, и все они грызутся друг с другом, потому что не могут жить рядом. Не могут. Закон. Разве может волк жить с овцой, а лиса с кроликом? Подумай!

— Доброта — не драхмы, которые можно рассовать по карманам, а после выменивать на них свободу. Настоящей свободы вне доброты нет! Ты думаешь, ты свободен? Ха! Тогда попробуй освободиться от своей совести, если ты не зверь, который понятия не имеет о добродетели и грызёт любого непохожего на себя!

— Но факты, имам. Не умозрительные рассуждения, а факты. Им-то ты веришь? Тогда посмотри туда, откуда ты только что пришёл. Кого только нет в вашем обозе: шаманы, несторианцы, магометане, слуги Будды. И что? Все дерутся друг с другом, как скорпионы в миске, желая установить преимущество своей веры над остальными. Все одичали. Или я ошибаюсь, и вы, напротив, живёте вместе, в мире и добродетели?

— И всё-таки! — вдруг завопил ал-Мысри, то потрясая кулаками над головой, то зажимая уши. — И всё-таки я не верю тебе! Не верю! Не буду верить тебе! Я не хочу верить!

— А кому ты веришь? — тихо спросил кидань и отхлебнул чаю. — Тебе неприятно. Я понимаю… Обоз этот тащится за нами повсюду, как мешок, туго набитый вашими культурами, верами, устоями, правдами… И гремит.

Ал-Мысри медленно отнял руки от ушей и сказал, абсолютно спокойный:

— Если хочешь убивать, будешь убивать. Хочешь любить, будешь любить. Если уйдёшь, это не обязательно поражение. Убьёшь — не обязательно победа. Всё — в нас. Каждый делает свой выбор, сообразуясь со своей надеждой. Всё — в нас.

— Неужели ты думаешь, что мне доставляет удовольствие видеть ужасы этой войны? — бросив печальный взгляд через узкие щели век, спросил Елюй Чу-цай. Он чувствовал, что не прав, унизительно, глубоко не прав. Ему оставалось понять, какое звено выпало из цепи, приведшей его к такому выводу.

— Не важно: доставляет, не доставляет, — произнёс зловеще имам. — Что видишь в себе — вот что важно, монгольский визир. Главное, чтобы это зрелище не доставляло тебе удовольствия.