Но как бы то ни было, Гражданская война не могла не дать ему, человеку необыкновенного воображения и душевной тонкости, — тяжелого и мучительного опыта. К тому же на семейство Тышлеров свалилось большое горе — на войне погибли два тышлеровских старших брата, и не просто «погибли». Один был повешен врангелевским генералом Слащевым в Симферополе, другой был убит махновцами. Причем о гибели любимого брата Ильи, «прирожденного жонглера», Тышлер узнает из газет: «…я из газет узнал, что врангелевцы публично повесили в Симферополе многих подпольщиков-большевиков, в числе которых был мой родной брат Илья Тышлер»[70].
Сашей Тышлером овладело страшное волнение («Я был взволнован и обеспокоен судьбою моих близких и родных»). Воспользовавшись частичной демобилизацией, он с приятелем зимой 1920 года садится на крышу вагона и доезжает за три мучительных недели до Мелитополя, где убитые горем старые родители уже не чают и его увидеть живым…
На картине «Семейный портрет» (конец 1920-х), позднее попавшей в серию «Соседи моего детства», изображены, как кажется, реальные члены семейства Саши Тышлера. Позволю себе высказать предположение, что на ней изображены четыре его брата (причем двоих из них к моменту написания картины уже не было в живых), а в центре — мать. Тышлер выстраивает космически-театральную композицию, словно используя шекспировскую метафору о мире-театре.
Сквозь деревянные рамы-окна под раздвинутым с двух сторон занавесом и желтеющей наверху луной смотрят на нас четыре юноши со страдальческими выражениями лиц, а в центре композиции — со столь же трагически-отрешенным выражением — пожилая полуобнаженная Матрона, напоминающая трагическое каменное изваяние. Юношеские лица странно похожи друг на друга, но у крайнего слева черты артистически утонченные (не брат ли это Илья — прирожденный жонглер?), а крайний справа отличается некоторой тяжеловесностью черт (не тот ли это, кто гнул подковы в цирке?). Все персонажи портрета, выдержанного в желто-коричневой гамме, цвета дерева и плетенки, столь дорогих сердцу художника (вспоминаются нарисованные на экзамене в художественное училище лапти, а также оформление «Овечьего источника» в БелГОСЕТе[71] (1927), где использовался мотив плетенки из лозы), — даны в ауре страдания, ничем не смягченного, без каких-либо иронических обертонов. Столь непосредственных лирических излияний Тышлер будет впоследствии избегать. Это какой-то открытый «выброс» горя, представший в «театральном» оформлении, что как-то уравновешивает «экспрессионистский» накал. К портрету примыкает по своей экспрессивной тональности и желто-коричневому колориту «Девушка со сценой на голове», написанная тоже в конце 1920-х, где героиня внешне напоминает сестру художника Тамару. Об этом портрете я уже писала. Судя по этим работам, «рецидивы» эмоций, испытанных Сашей Тышлером в начале 1920-х годов, преследовали его и в конце этих годов.
