Их беседа прерывиста, как дыхание взволнованного человека, они касаются то одного, то другого…
— Были письма от Максима?
— Несколько дней назад. Где он, непонятно. Естественно: военная цензура. Скорее всего в полевом госпитале у самых позиций.
— Клара, что сталось с Эммой Тагер? Она открыла мне дверь, и я едва узнала ее…
— Ее муж убит.
— А дети?
— Сын призван…
Они договариваются:
— Когда будет решено о встрече в Амстердаме, мы с тобою съедемся, скажем, в Дюссельдорфе, да?
— И поедем вместе?
— Конечно. Если нам дадут визу — хорошо. Нет — добудем чужие паспорта. Есть же у нас опыт подполья?
— Лишь бы удалось списаться со всеми.
Лампа на столе шипит, и Эмма входит со свечой в руке:
— Этот керосин военного времени…
— Посиди с нами, Эмма… Что говорят женщины на рынке?
— Все тоже, Роза. Что скоро и на мясо будут карточки. И шлют проклятья войне и тем, кто ее начал.
За окнами синеет вечер.
В помещении тепло и уютно, на дешевых обоях дрожат тени, пламя свечи слегка колеблется.
И в эту минуту бойко и быстро зазвонил колокольчик входной двери.
Роза скользнула в узкую дверь за стойкой.
Вошел невысокий мужчина в дорогой шляпе, в модном касторовом пальто.
— Добрый вечер! — произнесла Эмма. — Пожалуйста, раздевайтесь!
Посетитель повесил шляпу и пальто на оленьи рога и пригладил одинокие волоски на лысине. Столиков было тут всего три, и он быстро сообразил, что может подсесть к даме, которая в одиночестве допивала кофе в свете догорающей свечи.
— Вы позволите? — спросил он учтиво.
— Пожалуйста.
Эмма внесла заправленную лампу, и теперь незнакомец во все глаза смотрел на Клару.
— Фрау Цеткин! Боже мой, фрау Цеткин! Сколько лет я не видел вас!
— Я узнала вас, господин Лангеханс. Хотя вы несколько изменились!
— Какая неожиданная встреча! — все не мог успокоиться адвокат. — Что можно у вас выпить, чтобы согреться? — обернулся он к Эмме. — Чего бы я хотел? Ха-ха! Мало ли чего бы я хотел? Французского шампанского! Русскую водку! Но как патриот я готов выпить рюмку рейнвейна. Большую рюмку рейнвейна. И кофе конечно.
— Где же вы теперь проявляете свой патриотизм, господин Лангеханс? — осведомилась Клара.
— О! Я стар и немощен… Конечно, для того чтобы сидеть в окопах. Но можно служить фатерланду и другим путем. Я прокурист[14] фирмы, работающей на оборону.
— «Нойфиг и сыновья»? — внезапно вспомнила Клара. — Скажите, а как они, сыновья?
— Уве процветает, а что касается Георга, то он на позициях. О нем ходят плохие слухи. Он всегда был несколько экстравагантен. Но это хорошо в мирное время. Когда идет война, лучше шагать в ногу со временем. Не правда ли?
