Могла ли Клара не вспомнить об Осипе Цеткине сейчас?
И страницы «Равенства» стали рассказывать о русских рабочих, их бедах и их стойкости.
Клара писала передовые статьи: читателю надо не только показать преступления царизма, трагедию Кровавого воскресенья, но дать почувствовать силу гнева, мощь пролетарского отпора, судить чувства не жалости, а протеста. В России наступила пора революционного действия, и это должно стать ясным читателям «Равенства». Клара не переставала думать: что делается в Берлине? Почему мы молчим, когда русские пролетарии строят баррикады? Да возможно ли это? У них в Штутгарте уже проводятся митинги солидарности, и Клара выступает на них…
На дворе ясный январский день. Зима в этом году суровая: ударили десятиградусные морозы.
Клара подняла меховой воротник и сунула руки в муфту. Но острый ветер пронизывает до костей. Не из одного желания укрыться от него, но из любопытства она останавливается перед вывеской кафе «Регент». Это владения Кунде, здесь собираются «отцы города». Интересно, что они говорят насчет событий в России?
Ораторствует Фохт. И, как видно, уже давно, его лысина блестит от пота и, возможно, от непосильного умственного напряжения. Увидев Клару, все встают.
— Что вы скажете о революции в России, господа?
— Подождем давать определения, фрау Цеткин. Еще рано говорить о революции… Да и есть ли основания для этого? Могут ли рабочие столь отсталой страны подняться на революцию? Мы прежде всего должны выяснить для самих себя: что происходит в России, господа? Революция или всего лишь эпизод борьбы?
— Какой эпизод? — не сдержалась Клара. — Рабочий класс России ведет испытанная партия! И она подымает пролетариат на социальную революцию!
— Не будем горячиться! — произносит Фохт. — Будем думать.
А чего, в самом деле, могла она ожидать здесь, в «Регенте»?
— Думайте, думайте! — бросает она и подымается.
Клара выходит на улицу, ее теплые башмаки скользят уже по узкому тротуару окраины. Домики рабочих теснятся к фабричным корпусам.
Клара открывает калитку, идет к крыльцу. Звонкий мальчишеский голос выводит ее из раздумья:
— Фрау Цеткин! Фрау Цеткин!
— Почему ты так кричишь? Ты думаешь, за эти дни, что мы не виделись, я оглохла?
Это внук соседки, Макс. Макс Всезнаюпервый. Он а на этот раз оправдывает свое прозвище:
— Дядя Пауль наказал мне высматривать вас, фрау Цеткин, наши все в зале ферейна, там очень большое собрание.
Клара быстро идет по знакомой дороге к зданию союза швейников.
