Весной 1917 года большевики-заамурцы вручили молодому товарищу Ионе партийный билет. Тогда же Якир близко сошелся с председателем Кишиневского Совета Ильей Ивановичем Гарькавым, нынешним начальником штаба дивизии. И Фишель Левензон, комиссар первой бригады, тоже кишиневец. В 1917 году он был комендантом города, начальником гарнизона, а в дни наступления контрреволюционных войск боярской Румынии работал в штабе Бессарабского фронта. Большевики-кишиневцы являлись как бы костяком 45-й дивизии, сплотившим вокруг себя лудильщиков и пекарей Кишинева, чеботарей Хотина и Флорешт, батраков Плоского и Кучургана, рыбаков Тирасполя и Дубоссар. Их не сломили ни наступление франко-румын на Днестре, ни яростные атаки франко-греческих десантов, рвавшихся из Одессы в Овидиополь. Не опьянила демагогия жалкого пигмея Григорьева, бывшего петлюровского атамана, ставшего затем командиром 6-й стрелковой дивизии Красной Армии, а потом изменившего ей.
Правда, красные бойцы-бессарабцы, уступив несметной силе — румыны нажимали из Калараша, а австро-венгры со стороны Жмеринки — оставили родной Кишинев. Отошли к Волге. Но в начале 1919 года вновь вернулись к Днестру, однако до Кишинева не дошли. По чьей вине? По вине того же пройдохи атамана Григорьева! После освобождения Одессы Главком приказал Григорьеву через Бессарабию протянуть руку помощи венгерской Красной армии. А он обманом заставил полки шестой дивизии повернуть штыки против советских войск. Не только не пошел в Бессарабию, но еще отвлек на себя силы с Днестра, из-под Одессы, Винницы, Симферополя, Юзовки. Своим мятежом помог румынам укрепиться на Днестре, Пилсудскому взять Коростень, Петлюре — Жмеринку, Деникину — Харьков, Полтаву и Днепропетровск, а шайке Махно безнаказанно гулять по нашим тылам. А тут еще этот негодяй Кожемяченко, безвестный Батурин, немецкий кулак Келлер…
Ну ничего, бунтуйте, яритесь, осенние мухи, контрреволюционная погань! А Кишинев все равно будет советским! Рано или поздно — обязательно будет!
Иона Гайдук, тезка начдива, вел полуэскадрон всадников на Парканцы. Жаркое июльское солнце, повиснув над головой, раззолотило поля. По одну сторону проселка высились копны свежеубранной пшеницы, по другую — стелились яркие ковры баштанов.
Полуэскадрон еще на холодке отмахал переменным аллюром более тридцати верст, и теперь, в солнцепек, седые от пота кони лениво передвигали ноги. Чуть покачиваясь в седлах, молча двигались всадники. Жара сковала языки, да и предстояло такое, о чем не хотелось говорить. Шутка ли, идти на своих!
