Для чувств и желаний моей дочери годы оказались бессильны, и в случае, если — открытый и смиренный вопрос! — для Вас, глубокоуважаемый господин Гофман, также, сим объявляю Вам, что мы, родители, более не хотим стоять на пути счастия нашего ребенка.
Ожидаю от Вас ответа, за который, каков бы он ни был, я буду крайне признателен, и не имею более ничего добавить к этим строкам, кроме как изъявление моего глубочайшего почтения.
Преданнейше,
Оскар барон фон Штайн».
Я поднял глаза. Он завел руки за спину и снова отвернулся к окну. Я спросил лишь:
— Едешь?
Не глядя на меня, он ответил:
— Собраться нужно к завтрашнему утру.
День прошел в хлопотах и сборах, в которых я помогал ему, а вечером мы, по моему предложению, предприняли последнюю совместную прогулку по улицам города.
И сейчас еще было почти нестерпимо душно, небо ежесекундно вздрагивало от внезапных вспышек фосфорического света. Паоло казался спокойным и усталым, но дышал глубоко, тяжело.
Молча или болтая о пустяках, мы бродили, наверно, уже с час, когда остановились у Треви, этого знаменитого фонтана, изображающего стремительную колесницу морского бога.
Мы снова долго, с восторгом смотрели на роскошный, полный движения ансамбль, который, непрестанно оживляемый игрой ярко-синих зарниц, производил почти волшебное впечатление. Мой спутник сказал:
— Все-таки Бернини восхищает меня и в произведениях своих учеников. Не понимаю его врагов. Правда, если «Страшный суд» скорее высечен, чем писан, то все произведения Бернини скорее писаны, чем высечены. Но разве существует более великий декоратор?
— А знаешь, — сказал я, — с этим фонтаном связано одно поверье. Кто, прощаясь с Римом, выпьет из него, вернется. Вот, возьми мой стакан. — И я наполнил его под одной из водных струй. — Ты должен снова увидеть свой Рим!
Он взял дорожный стакан и поднес его к губам. В этот момент все небо вспыхнуло ослепительным долгим огнем, и тонкий стаканчик со звоном вдребезги разбился о край бассейна.
Паоло носовым платком промокнул воду на костюме.
— Я волнуюсь и неловок, — сказал он. — Пойдем. Надеюсь, стакан был не очень ценным.
На следующее утро погода прояснилась. По дороге на вокзал над нами смеялось светло-голубое небо.
Прощание было коротким. Когда я пожелал ему счастья, большого счастья, Паоло лишь молча пожал мне руку.
Я не сводил с него глаз, пока он, распрямившись, стоял у смотрового окна. Во взгляде лежала глубокая серьезность — и триумф.
Что еще сказать? Он умер, скончался наутро после свадебной ночи, можно сказать, в саму свадебную ночь.
