– Так, кто не с нами – поднимайтесь и, милости просим, на выход. Любовь по расчету мне не нужна.
– Аркадий Аркадьевич, – Нияра встала со своего места, ее густой румянец указывал на искренность женщины. – Я здесь самая старшая из девочек. Почти четыре месяца ждала зачатия, как чуда небесного, каждый день. Ваша поддержка, ваше внимание и беседы в конце смены очень сильно помогли мне. Благодаря вашим словам я снова поверила в себя как женщину и теперь жду ребеночка. Вы для меня и есть отец моего малыша, зачатого здесь, да и для других девочек тоже. Мы вам очень благодарны и своей любовью заплатим за вашу любовь.
Губы Аркадия дрогнули, он достал розовый платочек и, отвернувшись, промокнул им сухие холодные глаза, потом смачно, для убедительности высморкался, не оставив ни у кого сомнения в искренности своих чувств, которые почти мгновенно «заполнили» крупный нос мужчины.
При всей своей женственности Аркадий Аркадьевич умел держать слово и вел себя, как настоящий мужчина. Действительно, и к Нарги, и к ее соседке за стеклом приходили теперь все чаще мужчины средних лет из числа гражданских, которые при встрече больше говорили о сексе и своих былых успехах на этом поприще, чем занимались им. Они не утомляли разговорами, и беременные девушки охотно поддерживали беседу, по-доброму подсмеиваясь над героями ассимиляторами, которые всерьез считали себя будущими отцами своих нерусских детей. Движения их не были избыточными, как у молодежи, не было в них и чрезмерного напряжения, внутренне ощущаемого женщиной. Но излишний вес, которым, как правило, обладали эти мужчины, не давал возможности дышать полной грудью и полностью расслабиться. Чтобы хоть как-то ускорить их разрядку, приходилось прибегать к запрещенным приемам, но система охлаждения не включалась: беременных оберегали от стрессов. Зуд в натруженной промежности потихоньку стихал. Три-четыре контакта в день давались Наргизе легко, и даже получалось поспать после обеда. Она читала в каком-то женском журнале, что дневной сон очень полезен беременным, и теперь охотно следовала рекомендациям автора той статьи. Выбившись из уже привычного ритма жизни, девушка посвящала свободные часы раздумьям. Лодка ее времени вдруг в одночасье попала в штиль, и от этого берег мечты казался все еще недосягаемым. Она вспоминала черты мужа – лицо Гаджи, но почему-то опять, теперь уже каждый день после их единственной встречи, всплывал образ Алексея. Яркие переживания, которые ее связывали с молодым супругом, никак не попадали в сеть памяти, проскальзывали сквозь нее, не задерживаясь больше чем на мгновение, и почему-то вновь появлялся Алеша, и мысли о нем вызывали не только прилив влаги, но и сомнения в правильности выбора на всю жизнь. Нарги понимала, что, кроме мужа, она не нужна ни одному из мужчин, которые были с ней, как бы те в порыве страсти не клялись ей в любви – цена их словам была соизмерима с пустотой. С супругом любовь была скреплена расчетом – негласным контрактом прожить жизнь вместе в лучшем для жизни месте. Но чувства, как это бывает всегда, не признавали аргументов логики. Ей хотелось верить, что и Алексей испытывает к ней то же, что и она, вспоминает ее по-доброму и, возможно, даже с любовью. Что желания его так же близки к ее собственным, как близок теленок к молоку матери. Нарги полюбила. Теперь все, что было в ее жизни до этого русского парня, казалось ребячеством. И даже самое романтичное воспоминание о ее связи с Гаджи в поезде дружбы до Москвы было не более чем игра тела без участия сердца. Хотя тогда это воспринималось и серьезно, и чувственно одновременно. Двое суток юные семьи добирались в плацкарте до самого сердца России, но был в этом составе и один купейный вагон, куда по очереди отлучались молодые пары. Раскрасневшиеся уже до и, тем более, после посещения вагончика любви, супруги с опущенными глазами прижимались влажными спинами к узкому проходу, учтиво пропуская товарищей по путешествию. Плотная воздушная смесь пота, спермы, тонкой резины и влагалищной слизи выполняла малое пространство каждого отсека любви, где страсть, опираясь на силу закона, обнажала самые низменные чувства человека и возводила их в ранг чуда. Но теперь туман этих воспоминаний окончательно развеялся, и горячее солнце нависло над чистым песком бескрайней пустыни ее сердца. Связь с Гаджи оказалось в далеком прошлом, в другой жизни, в жизни до любви. Граница между прошлым и будущим была проведена.
