Девушка, конечно, лукавила или просто была не в теме, а возможно, желаемое выдавала за действительное. На самом деле инструкторы-волонтеры привлекались только по письменному заявлению ассимилируемого контингента. Обычно их подавали на рассмотрение замужние с многолетним стажем, которым было трудно преодолеть психологический барьер верности, и тогда в дело вступали контрацепторы, как прозвали их коллеги по ведомству, и тактично, опираясь исключительно на свой жизненный опыт, крушили рабские стереотипы принадлежности мужу как единственному мужчине в сознании женщины и раскрепощали в ней ее истинную сущность: быть оплодотворенной и счастливой. Наргиза с подобной просьбой не обращалась, но вовсе не потому, что прошло совсем мало времени в замужестве, а по иной причине. Узел верности был развязан еще до приезда в Москву. Тогда в гостинице Иван, модератор, бесхитростно, с прямотой русского человека, честно сказал, что полюбил ее и теперь их путь с Гаджи в Россию лежит только через ее взаимность с ним, Иваном. До замужества, у Нарги, конечно, был секс с Гаджи, нечастый, но длившийся почти четыре года. Понятно, в обществе, где девственности уделяется до свадьбы не меньшее значение, чем запасам воды при длительном переходе пустыни, он не мог быть никаким другим, кроме как ханжески осуждаемым, но единственно возможным. Требование русского мужчины было понятным, обоснованным и приемлемым для девушки. Восток любую женщину наполняет соком мудрости почти с рождения.
Восточный базар имел огромное значение в восприятии Наргизой мира потребления и цены на все, что можно купить за деньги. Но, что было самым удивительным и одновременно прекрасным в философии базара, так это стоимость товара, которая волшебным образом снижалась по обоюдному решению продавца и покупателя. Поэтому, когда Иван попросил три визита за Москву, девушка нисколько не растерялась, а, направившись к выходу, твердо произнесла: «Это невозможно». Но переступив порог гостиничного номера, она вдруг обернулась, бросив горящий ненавистью взгляд на растерянное до глупости лицо Ивана, и чуть смягчившись – победитель может себе позволить толику снисхождения, – спокойно, без напряжения в голосе произнесла:
– Возможна только единственная встреча с вами сегодня, или уже никогда.
– Окей, по рукам. Раздевайся до гола и марш в мою постель! – Иван рубил прямотой и наглостью.
Мокрое, как и ее собственное, от жары тело прилипло к ней чужим потом, и его запах, запах оккупанта, подавил окончательно сопротивление девушки. Чужие, чуждые ласкам руки, рывком развели ее бедра и дрожащие от нетерпения пальцы нащупали тщательно скрытую за густотой вьющихся волос девственную мишень. Кинжальная боль внизу живота на мгновение отрезвила девушку, но лишь на мгновение, и мощные, ненасытные толчки снова вогнали в транс повиновения ее юное тело. Не сопротивляясь, почти не дыша, Наргиза покорялась своему по-настоящему первому, хотя и нелюбимому мужчине. И представляя на месте Ивана Гаджи, с его чистой юношеской любовью, не открывая глаз, она обняла чужеземца и, прильнув губами к его волосатой груди, приняла как данность свое новое состояние заклейменной потерей невинности женщины. Русский, уже немолодой мужчина потреблял нектар чужой девственности, наслаждаясь каждой секундой обладания юной Наргизой, как последними днями нежного бабьего лета перед долгой серой разлукой с красками жизни. Удивленный поцелуем, в его понимании проститутки-девственницы, Иван остановился и, желая получить еще и бонус в виде влюбленных глаз девушки, сквозь темноту всмотрелся в ее лицо. Через застывшую гримасу боли, насколько это было возможным в ее ситуации, Наргиза нежно выдавила из себя:
