Здесь, наверху, было холоднее. Дождь хлестал косыми струями, серая водяная мгла с Ладоги переваливала через стены крепости, деревянные заборы двориков почернели. С внешней стороны забора, у входа во второй двор, сиротливо топтались два унтера, стараясь повернуться спиной к ветру и пряча лицо от дождя. «Эх, служба царская», — привычно вздохнул Соколов и вспомнил красный пушистый ковер в кабинете полковника Покрошинского. Вот тогда, впервые за последние годы, почувствовал Матвей Ефимович даже не обиду, нет, а несправедливость, над ним содеянную. Конечно, государь прав, конечно, такого не должно случаться, но не их благородию полковнику Покрошинскому обвинять Соколова в недостатке усердия. Их благородие всего раз в месяц переступает порог кордегардии, их благородие по ковру ходит, нежится, вечерами в карты поигрывает, водочкой балуется. Конечно, у Покрошинского свои дела, бумаги, донесения, но Соколов ли не усердствует? Был недосмотр, но то вина инженеров: это они недоглядели, оставили вентиляционные ходы. Левый ближний угол в глазок не виден — вот злодей и воспользовался.
Дождь измельчал, выдохся. Водяная нить висела в воздухе, туман валил с Ладожского озера, и грязно-желтая стена цитадели стала совсем серой. Бороду Соколова можно было выжимать, как мочалку. А лицо он даже не вытирал: бессмысленно.
Пятый нумер чертил что-то деревянной лопатой на песке. Это что ж, это пожалуйста, и даже ежели он знак кому оставлял, то даже унтера не надо было посылать для проверки: дождь все смоет. Соколов расстегнул пуговицу шинели и полез за часами. На поясе привычно звякнула связка ключей. Оставались еще две минуты, положенные. Соколов чувствовал легкий озноб. От холода? Нет, несправедливые дела творятся на свете! Ему, Соколову, выразили неудовольствие! Мало усердия…
Ровно через две минуты Соколов спустился с вышки, глянул на унтеров, те сразу проворно открыли ворота дворика. Нумер пятый вышел на плиточную дорожку и затопал, огибая дворы, к кирпичному двухэтажному зданию. Соколов и унтера пошли следом, перед ними в такт шагам колыхался, подрагивал серый длинный бушлат пятого нумера, с черными рукавами, с черным бубновым тузом на спине.
В узком «предбаннике» между двойными дверьми Соколов и унтера обули на сапоги войлочные галоши: лишнего шума быть не должно. Они пошли по широкому коридору первого этажа, выстланному веревочными матами, а над ними, вдоль длинных степ, нависали две железные галереи, между которыми была натянута металлическая сетка.
