— Чушь какая-то. Симбиоз Ницше и раннего Вольтера.
— Что вы сказали, капитан?
— Ничего, это я пытаюсь обосновать его философскую платформу.
— Я слабо в этом разбираюсь, капитан, но Калле, насколько я знаю, вёл себя всегда одинаково.
— То-то и оно, Рудди, то-то и оно. — Эвальд встал, потянулся. — Надо заменить диван, чёртовы пружины скоро сломают мне рёбра.
— Легче поймать Юхансена и спать потом дома, чем у хозяйственников наркомата получить что-нибудь путное.
— Меня, Рудди, всегда интересовали только лёгкие пути к личному комфорту, так что ваш совет принят. Но давайте вернёмся к нашему разговору. Так кто же из этой четвёрки внушает вам подозрение?
— Все.
— То есть?
— Любой из них мог умышленно сообщить об отправке денег или проговориться случайно.
— А вы не считаете возможным, что был кто-то пятый?
— Безусловно. Мог быть и пятый. Возможно, что он даже существует, но на него мы выйдем только через эту четвёрку.
— Разумно. Давайте вызывать.
— Уже.
— Что уже?
— Я допросил Киндлуса и Марту Мете. Вот протоколы допроса, выписки из личного дела и служебные характеристики.
— А что же Магнус?
— Я не застал его. Он на стадионе, сегодня ответственная тренировка.
— Понятно, видимо, Калле тоже там?
— Безусловно.
— Что ж, я быстро просмотрю это, — Эвальд хлопнул ладонью по протоколам, — и едем в спортклуб. Это далеко?
— Семь минут ходьбы.
— Прекрасно. Не надо будет клянчить машину.
К протоколу допроса Киндлуса была приложена справка о том, сколько раз и какие суммы готовил старший экономист к отправке. В этот уезд деньги отправлялись шесть раз, причём суммы были значительно крупнее. Показания секретарши уместились на одной страничке протокола. Да, она действительно печатала приказ и документы, но никому не говорила об этом. В её характеристике имелся абзац, прочитав который Эвальд понял, что этот человек передать сведения не мог. Родители Марты были зверски убиты буржуазными националистами в декабре 1944 года.
Покупателей сегодня было мало. Впрочем, немного их было и вчера, и неделю назад. Антикварный магазин на улице Виру был заставлен антиквариатом. Огромные люстры свисали с потолка, словно сказочные плоды из хрусталя, богемского и венецианского стекла и бронзы. Полки ломились от бронзы и чугунного литья. Бой часов разносился в соседние переулки. Торговый зал наполняли звуки менуэтов, хрипловатые переливы старинных курантов, тиканье и шипение.
Через каждый час директор выходил из своего кабинета, осматривал всю эту никому не нужную красоту и, тяжело вздохнув, возвращался обратно. С утра в комнате приёмщиков стояла огромная толпа народа, а покупателей почти не было. Да и кому сейчас нужны все эти прекрасные вещи. Деньги — вот что главное. С ними можно пойти на рынок и купить масло, домашнюю колбасу, яйца, самогон. Теперь вещи покупали хуторяне. Они долго и придирчиво, как раньше коров, осматривали люстры из розоватого венецианского стекла и настольные часы знаменитых английских мастеров… Рассчитывались они долго и неохотно, мусоля измятые рубли, трёшки, тридцатки. Покупали они и золото, украшения, карманные часы с музыкой, цепочки.
