— Как мне угадать?
— Артемиза.
— Артемиза! — повторил Морис, роясь в памяти и не находя никого, кто бы назывался этим именем.
— Ну да! Высокая брюнетка, с которой я познакомился в прошлом году… на балу в Опере: еще, помнишь, ты ужинал с нами и подпоил ее.
— Ах, точно, — отвечал Морис, — теперь помню! Так это она? Ты уверен?
— Перевес на ее стороне. Я представил ее конкурсу, все фермопильцы обещали мне свои голоса. Через три дня окончательный выбор. Сегодня приготовительный обед, сегодня мы разливаем шампанское; быть может, послезавтра мы будем разливать кровь! Но пусть разливают себе что хотят, Артемиза будет богиней, или черт их всех возьми! Ну пойдем, мы заставим ее надеть тунику.
— Благодарю. Я всегда питал отвращение к подобным вещам.
— К одеванию богинь? Черт возьми, как ты спесив. Ну ладно! Я согласен, ежели это может развлечь тебя, надеть на нее тунику, а ты ее снимешь.
— Лорен! Я болен. И не только не расположен веселиться, но мне даже больно видеть, как другие веселятся.
— Однако ты меня пугаешь, Морис; ты больше не дерешься, не смеешься. Уж не замышляешь ли чего?
— Я? Боже меня избавь!
— Ты хочешь сказать, избави меня, Богиня Разума.
— Оставь меня, Лорен, я не могу, я не хочу выходить из дома. Я в постели и намерен оставаться в ней.
Лорен почесал себе ухо.
— Я вижу, что это значит, — сказал он.
— Что же ты видишь?
— Я вижу, что ты дожидаешься Богини Разума.
— Черт возьми, — вскричал Морис, — как докучливы друзья, которые острят! Уйди, не то я закидаю проклятиями тебя и твою богиню.
— Закидай, закидай…
Морис приподнял руку, чтобы проклинать, как вдруг его прервал вошедший в эту минуту прислужник, который держал письмо к гражданину собрату.
— Гражданин Сцевола, — сказал Лорен, — ты вошел не вовремя. Господин твой только что хотел сделаться величественным.
Морис опустил руку, небрежно протянул ее к письму, но только коснулся его, как вздрогнул и, приблизив это письмо с жадностью к глазам, пожирал взглядом почерк и печать. Он вдруг так побледнел, как будто ему стало дурно.
— О го-го, — проговорил Лорен, — видно, и наш интерес пробуждается!
Морис уже ничего не слышал; он всей душой погрузился в четыре строчки Женевьевы. Прочитав их, он перечитал то же самое два, три, четыре раза; потом вытер лоб и опустил руки, глядя на Лорена, как обезумевший.
— Черт возьми, видно, это письмо заключает в себе любопытные известия!
Морис прочел письмо в пятый раз, и снова румянец зардел на его щеках. Глаза его увлажнились, глубокий вздох облегчил грудь. Потом вдруг, забыв о своей болезни и слабости, он вскочил с постели.
