— И… — начала Женевьева.
— И если встречу, сражусь с ним.
Ужин кончился. Женевьева, вставая, дала знать, что пора разойтись.
В эту минуту часы начали бить.
— Полночь! — спокойно сказал Моран.
— Уже полночь! — живо повторил Морис.
— Ваше восклицание мне очень приятно, — сказал Диксмер. — Оно показывает, что вы не скучали с нами, и подает надежду, что мы снова увидимся. Вы в доме настоящего патриота и, надеюсь, скоро убедитесь, что для вас это дом друга.
Морис поклонился, повернулся к Женевьеве и спросил:
— И вы тоже позволяете мне прийти?
— Не только позволяю, но и прошу, — отвечала Женевьева с живостью. — Прощайте, гражданин.
И она вышла.
Морис простился с собеседниками; особенно раскланялся с Мораном, который очень ему понравился; пожал руку Диксмеру и вышел, ошеломленный разными событиями, волновавшими его в этот вечер, более веселый, чем печальный.
— Какая досадная встреча! — сказала Женевьева, заливаясь слезами, когда муж вошел в ее комнату.
— Ну, гражданин Морис Лендэ — известный патриот, секретарь городской секции, безукоризненный, любимый народом, — это же находка для бедного кожевника, который скрывает контрабанду, — отвечал Диксмер с улыбкой.
— Так ты думаешь, друг мой?.. — робко спросила Женевьева.
— Я думаю, что это даст нашему дому привилегию патриотизма, наложит на него печать отличия; и полагаю, что с сегодняшнего вечера даже кавалер де Мезон Руж мог бы жить у нас в безопасности.
Диксмер, поцеловав жену в лоб, с любовью более отцовской, чем супружеской, оставил ее в маленьком павильоне, ей принадлежавшем, и пошел в другие комнаты к гостям, которых мы уже видели у него за столом.
Наступил май; чистый воздух освежил людей, уставших дышать холодным зимним туманом, и лучи тепла и животворного солнца освещали черную стену Тампля.
У внутренних дверей, отделявших башню от сада, смеялись и курили караульные солдаты.
Но несмотря на прекрасную погоду, несмотря на предложение пленницам выйти из башни и погулять в саду, все они отказались; со времени смерти супруга королева упорно сидела в своей комнате; она не хотела проходить мимо дверей тех комнат второго этажа, где жил король.
Если ей и случалось дышать чистым воздухом после рокового дня 21 января, то лишь когда она выходила на крышу башни; тут отверстия между зубцами были заколочены досками.
Караульные национальные гвардейцы, получив уведомление, что трем пленницам позволено погулять, прождали целый день, но те и не подумали воспользоваться разрешением.
