Так-то — по-Вениному — что бы ни работать хоть и у черта на куличках, думал Иван Васильевич, бережно придерживая в слуховой памяти нотки Вениного голоса. И молодежь пошла бы в егери-промысловики. Добрую речугу толкнул Веня, то сказал, о чем душа болела, о чем мечтал и он, старый охотник, мытарясь в васюганской тайге.
5
Но поработать в госпромхозе будущего Ивану Васильевичу не довелось. Ждал, ждал — не дождался, на пенсию вышел. И едва ли не на второй день после этого грустно-радостного события то райское тайгование, о котором говорил Веня, само постучалось в двери — только не с той стороны, откуда поджидалось.
Началось с того, что Ивану Васильевичу поставили телефон. Эта штука в райцентре, может, и не так нужна, как в городе, а все же выручает при случае, да и родне можно, не тащась на почту, позвонить. «Чье указание-то?» — допытывался Иван Васильевич у разбитных парней-монтеров. «Приказ верховного командования, — темнили те. — Наше дело — сполнять». Видно, военкомат постарался, догадался Иван Васильевич. Почаще стали старых фронтовиков вспоминать.
Когда впервые зазвенел белый пластмассовый аппарат, Иван Васильевич аж вздрогнул, подбежал, путаясь в половиках, к трубке и отчеканил по-военному: «Гавырин слушает». А когда назвались на том конце, Ивана Васильевича и вовсе пот прошиб. Звонил Игнат Игнатьевич Рогов — бессменный помощник высокого районного начальства. Начальники приходили и уходили, а Рогов оставался. «Как слышимость, Иван Васильевич?» — зарокотал известный в округе бас. «Добре, как рядом с вами». — «А вот рядом нам и надо потолковать. Греби в мой кабинет. Хотя ты же… Погодь, сиди дома, мой Колька счас подскочит». И точно, не успел Иван Васильевич переодеться, как подскочил под самые окна «уазик». До Дома Советов каких-то полверсты — так и не смог Иван Васильевич сообразить, для какой такой надобности везут его к Рогову. Тот, правда, заядлый рыбак-охотник, да он-то, Гавырин, здесь при чем? «Можно?» — Иван Васильевич слегка приоткрыл дерматиновую дверь (и стукнуть не по чему). Таежник как-то оробел, пока шел по мягким дорожкам. «Входи, садись». Рогов — здоровенный, лобастый чалдон — вышел из-за стола, на ходу сунул Ивану Васильевичу розовую пятерню, давнул, а затем плотно прикрыл дверь.
У Рогова короткий седой ежик, а под крутым лбом с вечно насупленными и тоже седыми бровями — белкастые немигающие глаза. Взгляд их, будто оглоблями, сразу припер Ивана Васильевича к стене. «Так… Уж извиняй, Иван Васильевич, все о тебе знаю — что на пенсии, что сварганил новую дюральку… Да кто тебя не знает, ты же у нас был свой районный Улукиткан. Знаю и то, что лишнего не говоришь. А у нас будет дело такое: все — законно, чин чином, но без эфира, болтологии. У нас же, знаешь, любят посудачить; только повод дай — наговорят три короба. Так вот: будем, Иван Васильевич, рыбачить, охотиться — там, где Макар телят не пас. Появляется такая возможность. В районе нефтью пахнет, техникой не обделяют. Слышал, поди: базу авиаохраны леса в районе поставили — вертолет у них с летнабом. Короче, могут нас забрасывать по пути — на озера, ну, куда надо. Твоя задача какая? Быть в готовности номер один — с лодкой, сетями, с прочими потрохами. Да! И тычек пятиметровых наготовь — штук двадцать. В брюхо „ми-четвертого“ входят, проверено. Сам знаешь, не на каждом озере их нарубишь, а если нарубишь — полдня ухлопаешь. Так вот, я тебе, при случае, звонок: „В ружье, Иван Васильевич!“ Подойдет грузовая, свезет в порт, а там по обстановке — или один летишь, или со мной, или с товарищами. Наезжают к нам иногда из области — им тоже надо размагнититься. Ну, как? Ты, надеюсь, не против?» — Игнат Игнатьевич широко улыбнулся.
