Бабаев, первый поединщик, стоял в окружении губернатора и своих помощников. Каквыргин Шульман и Гутытку маячили у двери склада; за спиной у каждого – вооруженные охотники. Рык медведя ненадолго стих, но потом зверь взревел с такой силой, что затряслась бревенчатая стена.
– Каким олужием будешь биться, Бабай? – спросил Шлема Омрын. Нож хочешь? Или топол? Или остлогу? Клепкая остлога, мой пладед с ней на кита ходил.
– Лучше весь причиндал бери, – посоветовал Кукун Кац. – Примешь зверя на острогу, остановишь, дашь топором по башке, а ножиком кишки выпустишь.
– До кишек еще доблаться надо, а это не плостое дело. Ой, не плостое! – мудро заметил Яков Абрамыч. – Ты, Бабай, лучше ему по лапкам тяпни, жилочки подсеки, а уж потом…
– Ошеломить его нужно, – перебил Шлема. – А чтобы ошеломить, спелва тополиком по носу, а после остлогой в пятку! Пятка самое чувствительное место!
Губернатор насупился.
– А я говолю, по лапкам, по лапкам! Ты, Шлема, молод еще со мной сполить!
– Так чего берешь? – снова спросил Кукун Кац, протягивая Бабаеву острогу с зазубренным лезвием.
– Ничего, – ответил Али Саргонович. – Ничего мне не нужно.
Он сбросил куртку, снял свитер и рубаху, напряг литые мышцы. Мускулатура у него мощной и рельефной – Шварценеггер мог бы позавидовать. В бытность свою в аравийских пустынях он валил верблюда ударом кулака.
– Ну и здолов, Бабай! – одобрительно сказал губернатор и помахал рукой Гутытку. – Эй, палень! Выводи!
Каквыргин Шульман откинул засов на двери и быстро шмыгнул в сторону. Медведь, перестав рычать, высунул морду с разинутой клыкастой пастью, огляделся и попер прямо на Гутытку. Тот неторопливо отступал, сопровождая свою ретираду плавными жестами, водил перед глазами зверя ладонями, словно приманивал его к себе. Это было удивительное зрелище: вроде бы беззащитный человек и огромный хищный зверь, послушно шагавший на середину круга. Из его пасти капала слюна, но он не делал попыток наброситься на Гутытку.
По толпе прокатился возбужденный шепоток, кто-то ойкнул, кто-то ахнул. Застрекотали камеры журналистов.
– Как у него такое получается? – в изумлении спросил Бабаев.
– Колдовство! – Гыргольтагин важно поднял палец. – Настоящее длевнее колдовство! Дед Мойше его научил.
Медведь стоял посередине круга и, словно зачарованный, смотрел на Гутытку. Матерый зверюга! – мелькнула мысль у Али Саргоновича. Он напряг и снова расслабил мышцы, потом ровным шагом направился к хищнику. Зверь, конечно, был сильным и злобным, но это Бабаева не смущало – в Думе водились еще не такие чудовища.
