Может быть, я даже запишу рэповую песню с названием: "Сидеть между подхалимами".
А может стол Эрика больше уже не будет моей проблемой.
Может быть, мне стоило начать здраво мыслить, вместо того, чтобы сходить с ума.
Напротив стола лежал напольный декоративный коврик. Эрик и я буквально были вызваны на ковер.
– Выглядишь естественно, Соки, – сказала Пэм. Конечно же, она высказалась по поводу моей униформы официантки. От меня, наверное, пахло картошкой-фри.
– Мне не оставили выбора, – ответила я.
– Мииииисс Стэкхаус, – любезно произнес Фелипе. – как приятно снова видеть вас.
– Хмм, – промычала Фрейда со своего стула, стоящего в углу напротив двери. Казалось, она была с этим не согласна.
Я бросила взгляд назад и увидела, что без эмоциональная Карин заблокировала дверь. По сравнению с Карин, Пэм выглядела как эмо Эмма.
– Я буду снаружи, – произнесла старшая Эрика. Она сделала шаг назад и очень плотно закрыла за собой дверь.
– Итак, сейчас здесь вся наша большая семейка, – произнесла я. Чем продемонстрировала, насколько я была нервной.
Пэм закатила глаза. По ней было видно, что сейчас не время для юмора.
– Соки, – сказал Фелипе де Кастро, и я заметила, что он опустил излишнюю вежливость. – Эрик вызвал тебя сюда, для того, чтобы освободиться от брака с тобой.
Выглядело так, словно меня ударили по лицу большой дохлой рыбой.
Я заставила себя стоять неподвижно, а лицо – застыть. Наполовину я этого ожидала, или подозревала, или даже предвидела, а сейчас уже знала. Во всяком случае, это знание внесло определенность, но в то же время принесло резкую, глубокую боль.
У меня, конечно, было противоречивые чувства к нашим с Эриком отношениям. И, конечно же, я видела признаки, надвигающегося несчастья.
Но, даже учитывая небольшой полуночный визит Эрика и его предыдущее поспешное предостережение, – это заявление стало для меня шоком, и уж тем более я не собиралась падать ниц, не перед этими существами.
Я начала запечатывать себя внутри по частям – как некоторые, уверенные в теоретической непотопляемости Титаника.
Я даже не посмотрела на Фрейду – малейший признак жалости на ее лице, и я бы набросилась на нее и начала унижать, и неважно, что это означало бы самоубийство для меня. Я надеялась, что она триумфально усмехается – это я смогла бы вынести.
Смотреть ли в лицо Эрику – даже не обсуждалось.
Весь этот гнев и боль бурей пронеслись сквозь меня. Когда я уверилась, что мой голос не дрогнет, то произнесла:
