Резьба на испорченных деталях была почти на виток короче. Этого было вполне достаточно для того, чтобы механизм контактного запала не сработал. Но для этого нужно было еще, чтобы соответствующая «поправка» была внесена и в механизм запала. Это обеспечивал Магурский — механизм изготовлялся в цехе «искра», где он работал. Привлечение Магурского к участию в диверсии произошло очень просто. Однажды Баранников прямо спросил у него, не может ли он выпускать механизм запала с чуть укороченным ударником. Поляк понимающе посмотрел в глаза Баранникову и тихо ответил:
— Могу.
— Будьте осторожны.
— Еще бы! — улыбнулся Магурский.— Кончать самоубийством я не собираюсь. Да и счет у меня к ним за Польшу не короткий.
Баранников молча пожал ему руку.
Вторая операция касалась механизма включения резервуаров со сжатым воздухом. Три его детали изготовлялись под наблюдением Гаека, а собирали механизм в цехе, где работал Шарль Борсак. Здесь суть диверсии заключалась в том, чтобы в снаряде уже во время его полета не срабатывал механизм переключения подачи сжатого воздуха из первого, уже использованного резервуара во второй. Подача воздуха прекращалась, и снаряд примерно на середине своей трехсоткилометровой дистанции падал и взрывался где попало.
Третья операция выводила из строя магнитный компас снаряда. Деталь, находившаяся в механизме соединения компаса с навигационным устройством, должна была выйти из строя только в момент запуска снаряда, при первом толчке. В результате снаряд должен был сойти с заданного ему направления. Эту операцию целиком осуществлял Шарль Борсак.
Не одну ночь просидели инженеры в своем домике, погасив свет и разговаривая шепотом, прежде чем были разработаны эти три операции. И, хотя окончательные последствия диверсии выявлялись за пределами наблюдения гитлеровцев, инженеры прекрасно понимали, что каждый день они могут ждать той роковой случайности, когда их действия могут быть обнаружены.
Однажды вечером, когда все технические вопросы были наконец решены, об этом первым заговорил Баранников.
— Если нашу «работу» раскроют, пощады нам, конечно, ждать нельзя,— сказал он спокойно.— Тогда останется одна надежда, что хоть один из нас уцелеет и сможет продолжать действовать. Об этом следует подумать уже сейчас. На людях — ни лишней улыбки, ни слова. На работу и с работы надо ходить молча. Мои токари никого, кроме меня, знать не должны, как и те люди, которые работают с вами. Здесь, дома, встречаемся только при погашенном свете и ни слова, произнесенного громко. С Гриммом держу связь один я. В случае чего связь переходит к Шарлю Борсаку, затем к Гаеку, затем к Магурскому. Согласны?
