Надо действовать, а не испытывать бессмысленное сострадание к несчастному, сломленному ранением человеку. Они должны помочь друг другу вылечить раны и вернуться к нормальному общению, потому что иначе Стейси жить не сможет.
— Хорошо. Тогда помоги мне отнести легкие пакеты и займись Гудини, который сходит с ума от счастья, что у нас гости, — смягчился Трой. — Может, выпьем потом по чашке кофе. Ты расскажешь, как продвигаются дела с «Гав-Гав бутиком».
Трой со стыдом вспомнил, как обещал делать для Стейси все, что в его силах, но потом, погрузившись в жалость к себе, почти забыл об этом. Как и о том, что не собирался требовать ничего взамен. И теперь ему не за что на нее злиться или обижаться…
Он не успел сосредоточиться на этой неожиданной мысли, потому что Стейси глубоко вздохнула, открыла дверь машины и вышла. Потянувшись за пакетами с провизией, она сказала:
— Хороший план.
Они не разговаривали ни о чем серьезном с тех пор, как занимались любовью той ночью, после чего на следующий день Трой пришел к ней с извинениями. Может быть от этого Трой чувствовал себя таким уязвимым и растерянным. Почему он перестал доверять инстинктам, которые никогда раньше его не подводили? И куда делась способность оценивать ситуацию, мгновенно принимать решения, в правильности которых он не сомневался?
Они отнесли продукты в дом, повозились с собаками, которые затем мирно улеглись в гостиной возле теплой печки. Трой приготовил кофе для себя и Стейси, потом опустился в кресло, старательно скрывая ноющую боль в колене.
— Я мешаю тебе принять горячий душ, Трой? Или у тебя другие пожелания? — Стейси поставила чашку кофе на стол и устроилась в кресле, пододвинув его ближе к Трою.
— Все, что я хочу, это хотя бы на некоторое время забыть про ногу, — признался Трой. Он считал, что хорошо представляет предел своих возможностей, но до сих пор едва ли не каждый день открывал новые ограничения, наложенные на него травмой. — Похоже, мне уже не вернуть хорошей спортивной формы.
Стейси не пожелала взять на себя бремя заботы о калеке, но в ней было достаточно доброты, чтобы не делать из его состояния трагедию, не выбрасывать его из своей жизни как нечто неприятное. Он нахмурился: что-то не сходилось в его рассуждениях.
— Даже ты не можешь смириться с тем, что я — калека, — произнес он вслух то, о чем думал все время. Может быть, теперь наступит ясность.
— Ты с ума сошел? — возмущенно крикнула Стейси. — Кто дал тебе повод считать себя беспомощным инвалидом, а меня — бессердечной идиоткой? Даже если бы ты действительно им был, это не повлияло бы на мое отношение к тебе!
