Это была старая песня.
В ней звучали клики косматых всадников, идущих в набег, и яростный визг дерущихся жеребцов, и угроза, и плач, и любовь, и вечный страх человека перед черной неизбежностью, и ненависть к смерти.
Затем люди приступили к еде и питью.
Так хоронили саки своих вождей.
Уже с вечера у костров было много толков, споров, догадок и пересудов. Кого избрать главным вождем хаумаварка? Сак из дривиков племени Белого отца — поведал на лужайке:
— Перед тем, как двинуться в чангалу, у верховного спросили: «Кого поставить над нами если ты погибнешь?» Долго не отвечал Белый отец. Он думал. Подумав, промолвил с улыбкой: «У каждого произнесенного слова есть свой дух-хозяин. Я уйду, а медный идол моего слова останется среди вас. Он будет бродить от шатра к шатру, переходить из уст в уста. Что, если я назову имя, которое никому не придется по душе? Или одним понравится, другим — нет? Теперь, у входа в иной мир, я понял, сколько глупых дел совершил за свою жизнь, сколько умных людей сбил с толку. Так неужели Белому отцу путать саков и после того, как его не станет? Грех. К тому же, что значит мое слово — слово одного человека? Соберите народ, пусть он сам решит, кого поставить над собой. Народ не ошибется…»
Кого же?
— Хугаву, — сказал Спаргапа Томруз на заре. — Никого лучше не знаю.
Мать задумалась.
— Да, — кивнула она одобрительно. — Молод, зато умен. Трудолюбив, храбр. И у него счастливое имя: «Хорошими коровами обладающий». Выберем Хугаву — добрый скот у саков расплодится. Однако согласится ли Хугава?
— Согласится! Я пойду сейчас, переговорю с ним. А ты на совете кричи за Хугаву. Ладно?
В измученных глазах Томруз засветилось радостное удивление. Нет, Спаргапа не так уж глуп, как она думала. Боже! Неужели… Хорошо матери, когда сын мудр.
…В крепости, еще недавно пустой и темной, открылся, казалось, меновой базар — столько людей набилось сюда с рассвета. И больше всех, пожалуй, в толпе было девушек. Ярмарка невест.
Спаргапа слышал за собой их приглушенные возгласы:
— Смотрите, кто это?
— Спар, сын покойного старейшины.
— Вай, до чего красивый!
Спаргапа задрал голову повыше, напустил на себя равнодушный вид. Он чувствовал — девушки глядят ему вслед. И вытянулся, как тетива, стараясь показаться высоким и необыкновенно стройным, отчего походка сделалась у него судорожной, дергающейся, будто беднягу за волосы встряхивали. Эх, юность…
«Мать укоряет меня справедливо, — подумал Спаргапа. — И впрямь, почему я прицепился к этой Райаде пустоголовой? Вон сколько их… Найдется для молодого кречета сизокрылая соколиха», — горделиво закончил он свою мысль.
