— Ты мне лучше скажи, как пройти к своим.
— Не спеши, сказал. Садись, не задерживай карету.
Старик снова набросил на плечи Шевчуку свой тулуп, а сам остался в пиджачке.
— Отец, возьми тулуп, замерзнешь.
Шевчук хотел подняться, но дед уложил его и взмахнул кнутом.
— Обо мне не печалься. Я песню запою и согреюсь… да только жалко, волк недалечко.
— Куда ты везешь меня, дедушка?
— Колокольня видна отсюда, а до кабака доспросимся.
— Ты мне загадки не загадывай, — глухо проговорил Шевчук. Он хотя и чувствовал, что попал в руки своего человека, все же опасался. — Ответь: куда едем?
— К главному врачу.
— Говори яснее.
— К Марфе Ивановне. Лежи и помалкивай.
Скоро сани съехали с дороги и некоторое время пробирались по лесу. Еще через несколько минут старик натянул вожжи и остановил лошадь.
— Тпру-у-у! Стоп машина!
Среди темных стволов Шевчук увидел лесную сторожку. Дед постучал кнутовищем в ставню. На крыльцо вышла женщина в полушубке. Они о чем-то поговорили, подошли к саням и стали поднимать Шевчука.
— Такие-то дела, подольский… Подымайся, главный врач перед тобой.
Когда Шевчук оказался в теплой избе, хозяйка внимательно оглядела его, озабоченно покачала головой и спросила:
— Сам ходить можешь? Ложись-ка, покормлю тебя щами. Дед, ты небось тоже голодный?
— Не против, хозяюшка. Можешь и веселой водички налить.
— Садись, — улыбнулась хозяйка, — небось заработал. Чернявый-то дошел?
— Дошел.
— А тот, с Тамбова?
— Дойдет и он. Дорога верная…
Хозяйка уложила Шевчука в постель, натерла ему ноги и руки гусиным салом, обмотала шерстяными лоскутами. Шевчук погрузился в забытье. Ему снилось, будто он снова стал маленьким и родная мать, склонившись над люлькой, согревала его теплом своего тела.
Очнулся Шевчук только через двое суток. Марфа Ивановна хлопотала у печи, и по ее встревоженному лицу Шевчук понял, что она думала о нем.
— Ожил, сынок? — с доброй улыбкой Спросила она. — Вот и хорошо. Теперь скоро поднимешься и пойдешь к, своим. Птице воздух, рыбе море, а человеку родная земля дороже всего.
— Спасибо, мамаша, за то, что спасли меня от смерти…
— Нельзя иначе, сынок. Сейчас весь народ на войне.
— И не только от смерти, — продолжал Шевчук, чтобы закончить свою мысль, — от позорного плена избавили…
— Поправляйся. Проводим тебя к своим. Иначе кто же нас из неволи высвободит?
— Никогда вас не забуду и… деда тоже… Где старик-то и кто он?
— А ты не знаешь? — Марфа Ивановна продолжительно поглядела на Шевчука и с добродушной улыбкой сказала: — Это Кузя!
