Латышев продолжал наблюдать, укрываясь за мокрой корягой. Вот пролетело несколько мотоциклистов. Для разведчика это было первым доказательством, что в деревне находится штаб не ниже полка, так как для связи использовались мотоциклисты.
Уже часа два Латышев скрывался в яме. Пора было в деревню. Нужно проникнуть туда, чтобы еще до наступления темноты сделать все, что нужно, и вернуться в отряд.
Улучив момент, когда на дороге стало тихо, Латышев покинул убежище и с видом усталого пешехода, ссутулившись и прихрамывая, зашагал по обочине дороги в сторону деревни.
Проселочная дорога была утрамбована тяжелыми гусеницами, оставившими на земле рубчатые отпечатки. Рытвины были завалены обломками бревен, вдавленных в грязь.
Сердце зашлось от близкой встречи с родимой деревней. Вот у поворота стоит знакомая старая береза. Она, как старая мать, встречает всех, кто возвращается домой…
За березой начинаются избы деревни. Уже показалась крыша кирпичного сарая. Раньше в нем хранилось колхозное сено, а теперь, наверно, сарай пуст и лишь ветер свистит в щелях.
Но что это впереди? Латышев увидел виселицу. Толстая бревенчатая перекладина одним концом была прибита железной скобой к старой березе, а другим — к телеграфному столбу. На перекладине отчетливо виднелись восемь рубцов — следы от веревочных петель.
Гнев и горечь сжали сердце. Кого здесь казнили фашисты? По чьим загубленным душам так жалобно гудят провода?
Трудна доля разведчика: какая бы ни закипала в душе боль, какая бы ни тревожила обида — не выдай своих чувств, скрой, подави малейшее волнение…
Позади раздался треск мотоцикла. Не успел Латышев обернуться, как мимо промчался связист, обдав разведчика грязью.
В тишине, которая воцарилась после исчезновения мотоциклиста, Латышев услышал какой-то странный, не то веселый, не то ядовитый смех. Он не сразу понял, что смеялся часовой, стоявший у черно-белого шлагбаума, что, подобно колодезному журавлю, поднимался над дорогой.
На поясе у часового висел тесак и две гранаты, на шее — автомат, похожий на большой пистолет вороненой стали.
Латышев сделал вид, будто ему досадно, что мотоциклист обрызгал его. Отряхивая со штанов грязь, он с видом простачка усмехнулся и сказал:
— Понимаешь, последние штаны в грязюке испачкал… — И он жестами стал объяснять часовому смысл сказанного.
Часовой был настроен добродушно, хотя из-за обилия вооружения вид у него был неприступный.
— Komm her[10],— позвал он Латышева, и партизан с готовностью подошел, продолжая сокрушаться по поводу случившегося.
