Капитан велел прикатить пушку. Первым снарядом отвалило угол здания, вторым пробило стену. Поднялся такой гул и треск, что капитан вскинул руку, подавая сигнал прекратить огонь.
— Genug, diese russische Schweine sind Kaput![7]
Стрельба стихла. Солдаты принялись растаскивать заваленный железным хламом вход, но неожиданно раздался все тот же голос:
— Ты шо, гадюка, русского языка не понимаешь? Тебе сказали, не трожь баррикаду. — И меткий выстрел свалил одного из солдат.
Немцы снова подняли стрельбу. Пыль, дым облаком окутали осажденную шахту, и там, казалось, уже ничего живого не могло быть.
Так думал Людвиг Кат.
А в это время внутри пустого здания Гришечка перебегал от окна к окну и стрелял по врагам на выбор.
— Врешь, Гришечку голыми руками не возьмешь, — разговаривал он сам с собой… — Гришечка не такое в жизни бачил!..
Пустой левый рукав болтался, из плеча сочилась кровь. Раненый, он продолжал бой, стреляя расчетливо и спокойно. Уже много солдат валялось между обломками ржавого железа, но, подгоняемые взбешенным капитаном, враги атаковали все смелее. Они наседали. Свистели пули, удушливый синий дым стоял под высокими сводами надшахтного здания, но Гришечка не подпускал врагов к баррикаде.
Кровь из простреленного плеча залила белую изодранную рубашку. Тогда Гришечка поймал зубами пустой рукав, оторвал его и кое-как обмотал рану.
— Гришечку не убьешь, — бормотал он, — Гришечку пуля не берет. — И стрелял до тех пор, пока кончились патроны.
Тогда он вынес из конторки динамит, провел к нему шнур.
— Угля хотите? — спрашивал он. — Зараз вам будет уголь.
Гришечка спустил в ствол шахты динамит, стащил с головы картуз, торопясь, достал зажигалку. Добыв огонь, он поднес трепетное пламя к шнуру и поджег его.
В эту минуту один из немцев, пробравшись сквозь баррикаду, выстрелил. Гришечка схватился за грудь и упал на железный пол. Солдат кинулся было к нему, но шахтер отчаянным усилием схватил тяжелый болт и швырнул его в немца. Удар пришелся по лицу, и тот рухнул навзничь.
— Гришечку не убьешь, Гришечка не такое в жизни видал, — трудно дыша и поднимаясь, говорил шахтер.
Не слыша выстрелов, немцы осмелели. Они принялись растаскивать баррикаду, и когда столкнули последнее препятствие и несколько человек ворвались внутрь, передние замерли. То, что они увидели, заставило их попятиться назад.
Перед ними, шатаясь на широко расставленных ногах, стоял инвалид. Рубаха, перепачканная кровью, свисала на нем клочьями. В изуродованной однопалой руке он держал револьвер. И столько ненависти и насмешки было в его страшных глазах, что немцы не решались двинуться с места.
