Сигналы Страшного суда | страница 6



И, досидевши до конца и встав,
Накинулся на лестницу и еле
Дошел до верху, быстро отпер ставни.
Тогда-то мы очухались и сели.

III. «Дождь был один. Интимно рассказал…»

Дождь был один. Интимно рассказал,
Что он – большая серая собака.
Я тер лицо и липшие глаза,
Стеснявшиеся морщиться и плакать.
Обструги досок, бледный керосин,
Колеблемое пламя керосина,
Опять окно и сонная косынка,
Измятая и пахнущая псиной.
И жирный шум льняных и грустных струй,
В кустах речной, в окне простоволосый.
И ломкость рук, – мы ели землянику,
И озеро, – мы расплетали косы.

6 июля 1929

Луга – Ленинград. Загородный, 16

30. Одесса

Вечер высчитал – ночь через час.
Точно. Был он.
Свет сочившийся погас.
Наступил сон.
Хрип, и ветер, и треск свай,
Череда волн.
Жесть выхлестывала лай,
Звон бил мол.
Волны с ревом в степь несут
В шерсти белый дым.
Камни рокочут – крабы в тазу
Черные из воды.
Сломлен у мидий острый край,
Погреб – бочки – сыр.
На базаре лают псы.
Бьют часы. Ночь.

15 июля 1929

Загородный, 16

31. Весна («Окна и люди, – серые на желтом…»)

Окна и люди – серые на желтом.
Люди и мыши – хвостики улыбок
Мечутся по улицам, а улицы расколоты
Сталью – это лужи, глубиной до неба.
В каждом желтом дворе
Синяя весна.
В каждом синем окне
Веселится примус.
На гудящем огне
Варится горох.
Под котами во дворе
Пыльные диваны.
К одному бежит гречёнок,
Подбежал и наплевал.
А коты, сощурясь
На весенний день,
Прыгнули с диванов
В голубую тень.
В погребе у норок,
В писке темноты
Ждут мышей тишайшие
Черные коты.

29 марта 1930

Загородный, 16

32. Дворик на Канатном

У солнца лучик-хвостик,
Горячий, как укол.
Внизу цветет известка,
Но влажен желтый двор.
Расщеплены ступени,
Разлито молоко,
И выгорают тени
Угарно и легко.

1930

Одесса

33. «Я сидел, а вы играли…»

Я сидел, а вы играли,
Это было не нарочно:
Я глядел в свою диктовку,
Вы шутили с мандолиной.
Впрочем, тихо на рояле
Мендельсона вы учили.
Что поделаешь – таких
И в могиле беспокоят.
Мягко волосы струились,
Тихо песня раздавалась
И, однако, заглушала
Громкий примус в вашей кухне.
Слезы жгли глаза и душу,
Я их прятал, вы скрывали.
Грустно Мендельсона слушать
На расстроенном рояле.

1930

Ленинград

34. Елисаветградский переулок

На большом колесе,
Красном и зеленом,
Двинулась карусель
С пеньем и звоном.
Лошадки качаются —
Огненные пятна,
Голубые платьица,
Синие глаза.
Расплетается коса,
Придвигается гроза.
Затуманился базар,
Ветер давит, тучи прут.
Улетают платьица,
Пыль по полю катится.
Капли прыгают, как ртуть,
Начинается дождь.
Под зеленой стеной
Карусель в брезенте.