— Посвященной! — догадалась Инга.
— Да, деточка! Ты знаешь, что это значит? Может, это сектанты какие так себя называют?
— Аникшин так себя называл. Наверное, хотел сказать, что знает что-то, чего не знают остальные…
— Да уж… — грозно нахмурившись, покачала головой Антонина Петровна и, вздохнув, продолжила. — А потом Олечка выследила, как они вдвоем к Аникшину этому ходят, когда его жена на работе.
— Н-да… — в свою очередь вздохнула Инга.
— Олечка моя, конечно, чуть глаза ему не повыдирала. Да только не помогло это. Кто бы сказал мне, не поверила бы… Анечка наша два раза потом еще вены себе резала. Господи, грех-то какой… А Аникшину этому хоть бы что… Анечка наша сама не своя, исхудала, побледнела…
Антонина Петровна резко замолчала, выдохнул воздух, как спущенный воздушный шарик…
Инга тоже молчала.
— Может, все-таки чайку, — снова предложила женщина и, не дожидаясь ответа Инги, чиркнула спичкой.
Об Анечке Антонина Петровна больше не говорила, рассказала о том, как девочкой в войну попала в Германию. Отца, мать и двух сестер убило бомбой, упавшей прямо на их дом. А маленькую Тоню отбросило волной. Повезло и в Германии. Ей было только двенадцать. Малолетних сирот отправляли прямо в печь. Но какие-то добрые люди, бездетные русские крестьяне сказали, что Тоня — их дочь.
— Я вот как-то ночью подсчитала, — вкрадчиво поделилась пожилая женщина. — Только в войну четырнадцать раз могла умереть. Видно, Бог уберег…
Антонина Петровна проводила Ингу до калитки.
— Спасибо вам большое! Извините, что побеспокоила. Где, вы сказали, живут Горякины?
— Вон, дом, зеленый, видишь. Такой, как этот. Только у нас летом под окном тюльпаны, — Анина бабушка с гордостью показала взглядом на облетающие белые и розовые астры, повернулась к ним всем корпусом. — А у этой Гальки-алкоголички разве вырастет что? Ну с Богом! — перекрестила Ингу Антонина Петровна.
У дома Галины не росли астры. Даже палисадника не было.
Инга постучала в дверь, потом в окно (звонка здесь тоже не оказалось), и услышала голос, такой, какой и ожидала услышать. Хрипловатый, раздражительный. Именно такой называют «пропитый».
— Кто?
— Простите, Марина дома?
Дверь открыла женщина, которой в равной степени можно было дать как сорок, так и шестьдесят.
— Какая тебе Марина? Я знаю, где ее черти носят?
Как и предупреждала Антонина Петровна, Галина была изрядно пьяна.
— Ты ее подруга, что ли?
Инга ничего не ответила. Решив, по всей видимости, что молчание — знак согласия, Галина по-свойски прищурилась:
