— На целину, — повторило радостное эхо Зининым голосом.
— Совсем ты себя не жалеешь, не любишь, девка, — покачал головой мужичок. Вздохнул. Что толку отговаривать? — Всё для других, для других. О женихах лучше б подумала. Вон какая красавица! Так и жизнь пройдёт…
— Так я ж комсомолка, дядь Вить! Что мне себя любить-то. Что я, петушок на палочке, что ли? С собой и не поговоришь, да и увидишь разве что в зеркале. Не зря же, наверное, мы и не видим себя. Так что и любить себя — всё равно, что любить отражение в реке… или… в ёлочных игрушках. Ты видела, Нин, какие в ёлочных игрушках отражения? Такие рожицы смешные!
Зина заливисто рассмеялась, по-детски беззаботно, с едва уловимыми грустными нотками.
— Не люди для нас, дядь Вить, — снова обратилась она к сторожу. — А мы — для людей.
— Уж больно ты идейная, как я посмотрю.
Зина улыбнулась светло, мечтательно, словно только что открыла новую звезду.
— Зато для нас, — пропустила она мимо ушей ворчанье, — все деревья, все звёзды… всё, всё, всё…
— Ой, девка! Красивая, ума палата… Тебе бы детишек рожать да рожать. А она всё о звёздах!
Зина засмеялась, закружилась. В мыслях она была уже на бескрайних целинных землях, ждущих её под необъятной небесной звёздоностью.
— Девушка-огонёк, зачем тебе неведомые дали? Чтобы высились такие же дома и ходили по улицам такие же люди в алых галстуках?
Комсомолка не знала ответ, не искала его, Важно было что-то строить, чтобы в будущем…
И не так уж важно, в её ли будущем или чьем-то ещё, пусть даже через сотни тысяч лет, но будущее будет светлым, и она останется в нём одной из мириад зажжённых свечей.
Там будут жить люди с волосами, как зеркало, и блестящими от радости глазами. Может быть, они смогут читать мысли друг друга, ведь что им скрывать? Мысли надо прятать, если их нужно стыдиться. А если нет — то можно быть открытой книгой.
Там, конечно, не будет болезней, и люди смогут жить долго-долго, а может быть, даже и вечно.
Да, а жить они будут в огромных-огромных домах, так что жители верхних этажей смогут ходить друг другу в гости по тоннелям там, где не летают даже птицы.
А что выше птиц? Облака.
И пусть сейчас целинный край неухожен и дик, здесь будут города уходить крышами за облака.
А внизу будут виться дороги и подмигивать бесчисленным окнам фарами длинные, как ящерицы, тёмно-синие, чёрные и красные машины, уносящиеся вдаль к другим домам, которым, может быть, мало уже и неба, и окна мерцают гирляндами в открытом пространстве назло серебристым созвездиям.
