Не видать, значит, платья.
А старшина только смеется:
— Следующий!
Следующей отважилась Клава. Старшина, конечно же, не мешкая, долил в кружку спирта, чтоб снова было до краев.
Девушка настороженно пригубила резко пахнущее содержимое кружки, сразу видно, в первый раз. Сделала глоток и сморщилась:
— Нет уж, пейте сами. Не хочу я вашего платья.
Нина ещё сомневалась. Её дежурство, а кружка огромная, трехсотграммовая.
Но зелёный шёлк так и просился в руки, и девушка отважно поднесла кружку ко рту.
Выпила залпом
— Молодец! — удивился старшина. — Держи. Заслужила.
Торжественно вручил шёлковую награду, но радости от платья девушка уже не ощутила, только положила его рядом на стол, и он поплыл вместе со стенами, как солнечная система вокруг солнца.
Даже не заметила, как испарились, словно джины из бутылки, и старшина, и все остальные.
Только голос. Строгий, даже злой.
— Кюстрин! Кюстрин!
И звонок пронзительный и долгий, как звонок будильника.
«Командир полка связи…»
Но телефонная трубка выпала из рук, а мысль потерялась в хаосе странных каких-то видений.
Утром командир полка связи явился на коммутатор собственной персоной. Внезапное появление пожилого полковника обычно не предвещало ничего хорошего.
«Кто дежурил?», — донеслось до Нины всё ещё как будто во сне, в голове стоял гул, и каждый звук отзывался болью.
— Аксенова Нина дежурила, — ответил какой-то солдат.
— Десять суток! Отведите её на гаупвахту.
Гаупвахтой служила маленькая комната с крошечным зарешеченным окошком для еды, располагавшаяся в казарме. Аня с Клавой и знакомые солдаты старались скрасить вынужденное одиночество Нины гостинцами.
Заглядывал пару раз в карцер с бутербродами и сам старшина. Видя, к каким последствиям привела его шутка, виновато почёсывал затылок:
«Вот дурак, зачем только спирта тебе налил…».
Но на пятый день командир отменил наказание, а ещё через несколько дней после того, как Нину освободили из карцера, как ни в чём не бывало зачинщик зашёл на коммутатор, как раз, когда все три девушки были в сборе:
— Девчата, хотите съездить за Кюстрин? Там печи, где людей жгли фашисты…
Идти было тяжело, шли какой-то насыпью: земля рыхлая, да ещё и вперемешку с мягкими и крупными камнями, а внизу пролегала железная дорога, уже одичавшая, заросшая, как щетиной, бурной майской зеленью.
…Камни… Нина хотела и не могла не думать о камнях.
Они вспоминались, назойливые, как комарьё, но камары кусают не больно.
В отличие от камней в шаловливых руках немецких мальчишек, не упускавших случая окатить русских сверстников колючим градам. Нина боялась камней, а Илюшка долго не мог смириться с несправедливостью: он, несомненно, куда более ловкий и смелый, чем неповоротливая немчура, и не имеет права дать сдачи.
