Иногда Тамара ненадолго выходила из БУРа, но все знали: скоро вернётся назад, как пить дать что-нибудь натворит. Во всяком случае, угол её никто не занимал
Стены несвободы сдвигались вокруг неё до тех пор, пока её единственной средой обитания не стал БУР. Как ни странно, её даже как будто устраивало это, и она неосознанно стремилась назад, как будто не знала, что делать даже с ограниченной лагерной волей.
В БУРе же она беспредельно властвовала и уже не мыслила себя без него.
В августе Тамаре исполнилось тридцать пять лет.
Блатные и фраера на зоне чувствуют друг друга нюхом, для этого не нужны ни слова, ни знаки отличия. Нина осторожно огляделась и сразу же поняла: даже в низшей касте БУРа больше нет фраеров, и с ней никто не собирается не только вступать в беседу, но и даже просто удостаивать вниманием без особой на то причины.
Так было даже спокойнее.
Воду привезли перед обедом.
Услышав привычное лязганье замка, Тамара отдёрнула ширму.
— Горобчик, иди сливай воду, — придумала на ходу прозвище для Нины.
Воду к БУРу подвозили на лошади. Восседавший на повозке заключённый, один из тех, на лице которого застыло скорбно-недоумённое выражение, сутулился (мёрз), искоса поглядывал на Нину. Жалел, пожалуй, но виду старался не показывать. В лагере только раскисни. И уже не жилец. Только молчаливо сочувствовал взглядом: «Как тебя в БУР угораздило, деточка?» и отворачивался.
По таким сразу видно, сидит за ерунду: колосок с колхозного поля украл или ляпнул, не подумав, какую-то глупость. Один раз игорга — десять лет каторгА, как теперь говорят. Нина, чтобы отвлечься от грустных мыслей, пыталась угадать, кем он был на воле. Шофёром? Грузчиком?
Выйдет на свободу, а озадаченное выражение «за что?» так и останется на лице приросшей маской. Как клеймо. И ничем не свести.
Ведро не лезло в оледеневшую бочку, но, к счастью, в повозке был лом.
Им кое-как вдвоем одолели ледяную напасть.
— Выпадет снег — потеплеет немного, — обещал заключённый и снова отвёл глаза.
В БУРе к фляге тут же подскочили со стаканами. Тамара ждать очереди, конечно, не стала. Набрала воды и в тазик и принялась что-то стирать в своём углу. Остальные время от времени бросали на неё завистливые взгляды, но молчали. Воды — одна фляга на всех, и тратить её на стирку могут себе позволить только избранные.
Вечером внизу играли в карты. Остервенело разлетались короли, тузы шестёрки…
Игравших было четверо. Остальные давали советы.
— Потише там, — время от времени доносилось из-за ширмы грозное Тамарино бормотание. — Поспать спокойно не дадут.
