Морская дорога | страница 51
Теперь она называлась "гостевая".
Окна в гостевой комнате выходили на восток, и все вокруг было залито солнечным светом, а потому все грязные солевые зимние потеки на оконных стеклах были видны особенно отчетливо. "Я могла бы и вымыть окна!" - упрекнула себя Кэй, но тут же превратила упрек в вознаграждение. Потом. Она вполне может вымыть окна и потом.
В общем-то, никакой особой грязи, пыли и даже беспорядка в этой маленькой светлой комнатке не было.
Однако с тех пор прошло уже полтора года, и пора было сделать здесь такую же уборку, какую она регулярно делала во всем остальном доме. Прошло уже, наверное, месяца два с тех пор, как она вытирала здесь пыль. По крайней мере два. На Рождество это было. Точнее, перед Рождеством. Значит, уже четыре месяца. Да, пора.
Всему, что называется, свое время. Если племянница Джека действительно приедет на Пасху, то поселится она в этой комнатке, в гостевой. И это будет ее комната. Комната Карен. Все так, как и должно быть; люди живут в комнатах и покидают их, но сами комнаты остаются и называются то "комната Сары", то "комната Карен", хотя все это одна и та же комната... Это определенно имело отношение к любви. И определенно имело отношение к тому, почему Кэй так раздражает, когда по радио поют о любви, будто знают, что это такое, будто это вообще можно передать словами.
Джек это понимал. Он никогда просто так не произносил таких слов, как "я тебя люблю" - только когда точно знал, что сказать это необходимо, и, когда он это говорил, они оба смущались. Она же вообще никогда вслух этих слов не произносила. На Валентинов день она всегда подкладывала Джеку под обеденную тарелку какую-нибудь хорошенькую "валентинку" - красное бумажное сердечко, белые бумажные кружева, картонного купидона. Вот это и было ее "я тебя люблю". Так было хорошо. Правильно. Но существовала и еще одна вещь, совсем иная, темная, ничего общего не имевшая со словами нежности и находившаяся здесь, в этой комнате: постоянное присутствие этой комнаты в ее душе и ее самой - в этой комнате; присутствие здесь ее тяжелого, материального, живого тела и отсутствие тела покойной дочери. Вот о чем никогда не пели по радио.
Кровать, пожалуй, стоило бы проветрить. Она так и простояла, застеленная, всю зиму; простыни и одеяла отсырели. Кэй повернулась спиной к самому "плохому месту" в комнате, к книжным полкам и одним движением смела простыни, одеяла и покрывало на пол. Это были другие одеяла; ВСЕ ТЕ она давно отдала. Она собрала и связала в узел простыни, содрала наматрасник и немножко отодвинула кровать от стены, чтобы солнце светило прямо на нее. Потом отнесла простыни в корзину с грязным бельем на задней веранде, а наматрасник повесила там же на веревку, чтобы проветрить.