Раньше я о ней практически не думала. Мне было семнадцать, когда я уехала в Лос-Анджелес и вышла замуж. Но когда умер мой отчим, я действительно несколько раз ездила домой, в Чико, чтобы мои детишки могли повидаться с бабушкой. В те годы мать казалась мне какой-то странно встревоженной и одновременно безжизненной, и мне самой пришлось разбираться с ее налогами и собственностью, потому что она это сделать была не в состоянии, хотя и моим действиям тоже не очень-то доверяла. Но, господи, с каким удовольствием она играла с малышами! Особенно ее радовал Джоуи.
Ирма была слишком крупной и почти лысой, во младенчестве она была практически дурнушкой, и мама к ней не особенно привязалась. В общем, потом мама продала свой дом и вышла замуж за этого пятидесятника.
Он, разумеется, "любил" меня так же, как и я его, и я опять перестала ездить в Чико. Я много лет не была там, но моя мать ни разу не пожелала сама приехать и повидать своих внуков. Мы с ней и по телефону-то почти не разговаривали. Я посылала ей открытки - ко дню рождения и к Рождеству. Я развелась, потом вышла замуж за Тома, развелась с Томом, а потом мой первый муж, отец моих детей, вдруг потребовал, чтобы ему передали опеку над ними. Он мог позволить себе любых адвокатов, так что детей он получил. В то время я стала особенно сильно пить. Собственно, я пристрастилась к алкоголю еще с Томом, и у меня уже тогда возникло предчувствие, что от Тома-то я избавиться смогу, а от алкоголизма - нет. Однажды ночью я сильно напилась и, видимо, решила поехать навестить мать. Когда я более или менее протрезвела, то проехала уже двести миль к северу по шоссе 1–5 и решила ехать дальше, так что в итоге добралась до Чико. День уже клонился к вечеру; мне пришлось искать в телефонной книге мамин адрес, потому что название улицы я забыла, но потом выяснилось, что я не могу вспомнить и ее новую фамилию, точнее, фамилию ее теперешнего мужа. Я открыла в "желтых страницах" раздел "Церкви" и принялась искать там объявления пятидесятников, в которых могло бы попасться имя их здешнего проповедника, и вот тут-то я и вспомнила, что фамилия его - Бадд. Роналд Бадд, "Бадди" Бадд. В общем, я нашла их адрес, это было совсем недалеко от того места, где я жила раньше, когда еще жив был мой отчим.
Дверь мне открыла мать. Но не сразу: некоторое время она смотрела на меня сквозь вторую дверку, затянутую сеткой от москитов, а уж потом открыла и ее. Она совсем поседела, и волосы у нее выглядели так, словно она их не только не укладывала, но и вообще не расчесывала. И она вся была покрыта какими-то большими темными пятнами. Стояла жара, и на матери было платье без рукавов, и я сразу заметила, что у нее все руки в таких пятнах. Весила она от силы фунтов девяносто, как мне показалось. И в глазах у нее плескался ужас.
