— Красивое имя, — сказал Рейне, энергично кивая. Он был рад, что смог сделать Ангеле искренний комплимент.
Ее имя прозвучало для него словно ключевое слово. Едва услышав его, Рейне начал говорить.
Он принялся рассказывать о себе. О своем детстве, о матери, о своем кривом и тщедушном теле. Он вдруг вспомнил такие вещи, о которых он всего минуту назад, казалось, и не знал. О самом худшем Рейне умолчал, рассказывая только то, что надо было рассказать.
Впервые в жизни он так откровенничал с другим человеком. Рассказывал вещи, о которых никогда и никому не говорил. При этом он часто употреблял ее имя. «Это не всегда было легко, Ангела», «Но я не сдавался, понимаете, Ангела». Ему было безмерно приятно произносить ее имя.
Из вежливости Рейне задал ей несколько вопросов, но она отвечала на них односложно. Он узнал только, что живет она одна, что у нее нет работы, и в этой церкви раньше она была только один раз.
Ему нравилась ее молчаливость. У него просто не хватило бы времени ее слушать. Он должен был выговориться, пока мог говорить, пока не иссякли воспоминания. Воспоминания о вещах, о которых он не мог говорить раньше. О которых не мог и не хотел думать раньше. Но все это он теперь с легкостью мог рассказать Ангеле.
И он знал почему. Потому что она одинока. Крупная, толстая женщина, которая с горя поедает пирожные. Она была так же одинока, как и он. Он многое рассказал, и она исчезнет из его жизни вместе с этим рассказом, но не передаст его дальше, потому что некому.
Рейне продолжал говорить, обращаясь непосредственно к этому большому одинокому телу.
«Оно как контейнер с радиоактивными отходами — залитый бетоном и брошенный в море», — подумал Рейне и устыдился этой мысли.
«Я вовсе ее не использую, — мысленно оправдывался он. — Она слушает меня добровольно. Я пригласил ее на кофе и пирожные, и теперь в нагрузку она целый час слушает мою болтовню».
Тем не менее его мучило смутное чувство вины. Такое же чувство было у него, когда он однажды пошел к проститутке. Она получает за это плату, думал тогда Рене, и делает это добровольно. И все же… и все же — это было неправильно. Ни один человек не должен быть для другого помойной ямой. И совершенно не важно, что проститутка получает за такое обращение.
Но теперь его несло, и он никак не мог нажать на тормоза.
Расплатившись и поднявшись, чтобы уйти, Рейне почувствовал невероятное облегчение, словно с его плеч упал тяжкий груз в сотню килограммов. Он посмотрел на толстуху, и в голову ему закралась чудная мысль о том, что эти килограммы он сбросил на нее. Так вот, наверное, она и дошла до такого безобразного веса: люди сбрасывали и сбрасывали на нее свои тяготы, рассказывая о своих бедах и заботах. «Завяжи свои заботы в старый мешок», — мысленно пропел он и снова ощутил угрызения совести.
