— Ты не перестаешь меня удивлять! Тоже дед научил?
— Он самый. Он самый…
Друзья сидели у камина и точили клинки. Табачный дым заполнил всю комнату. Скрежет металла приятно ласкал слух.
— Нирут, какое удовольствие от табака? Дышать же уже нечем! — Турин демонстративно закашлялся.
— Не нравится — иди в поле, — и Нирут выпустил очередной клуб дыма.
— Сам иди, там холодно!
— Тогда терпи, — и, помедлив, добавил. — Когда ты храпишь, я же тебя на улицу не вытаскиваю….
Турин открыл, было, рот, чтоб ответить, но не нашелся.
— Еще бы знать, куда идти… — Арий осмотрел клинок и вновь взялся за првило. — Сгинем в этих горах…
Нирут молча встал и подошел к сундуку. Юноша открыл крышку и начал вываливать на пол содержимое. Достав большой сверток, он вернулся к камину.
— Вот, от деда осталось, — и протянул сверток Турину.
Тот развернул бумагу, и его взору предстала пожелтевшая от времени карта.
— Напрямик, через горы, и выйдем в твою Золию, со знанием дела сказал Нирут.
Турин открыл рот, чтобы задать вопрос, но его опередили:
— Мы где-то здесь, — и Нирут ткнул чубуком в карту. — Откуда я знаю? Отвечаю — дед сказал. Вот то плато, где мы тренировались, — чубук вновь коснулся карты. — Толковый старик был Вартус, упокой Тария его душу!
— У меня друг в Арии остался, его тоже зовут Вартус, тоже толковый малый. До наук охоч и в бою не промах. Обязательно вас познакомлю, если выберемся, — Турин вздохнул и принялся осматривать щит.
— Не если, а когда! — потряс трубкой Нирут. — Так мы совсем раскиснем! Давай-ка я тебе спою. Знаю я одну песню, которой меня научил старик Вартус, — и он запел.
Все дороги замело белым снегом,
На полях белым-бело, вьюга воет.
Затянуло облаками все небо
И от холода земля ноет.
Вспоминает поле копыта
Лошадей, что табунами гуляют.
Рожь налитую, солнце жгучее,
И цветы оно вспоминает.
Помнит поле войну суровую.
Крови вкус, и своих, и ворогов.
Как топтал конь цветы подковою,
Помнит стоны и крики воронов.
Не забыть полю лязга железного.
Не сотрет память воинов безудержных.
Помнит скрип колеса тележного
И хранит во себе умерших…
Нирут замолчал. Его трубка погасла, и он разбил тишину, выбивая истлевший табак о решетку камина.
— Да… — Турин встал. — Настроение значительно улучшилось! Надо еду собрать. Как ты думаешь, сколько времени мы будем выбираться? Нирут!
— Извини, брат, задумался, — встрепенулся тот. — Что ты спросил?
— Я спрашиваю, сколько нам идти?
— А что тут идти-то? Всего-то два локтя по карте… — Нирут развернул свиток, посмотрел и закатил глаза, явно что-то считая. — Полагаю, дней семь — восемь…. - и он посмотрел на Турина.
