— Я со всеми в хороших отношениях, — ответила Долинина.
— А с Суздальским?
Она откровенно поморщилась:
— Он не считается, его все не любят.
— У Симонян когда были?
— Я у Симонян вообще никогда не была.
— А в Симонян был кто-нибудь влюблён из ваших мужчин?
Долинина задумалась, наморщив лоб и зашевелив губами. Даже работу мысли она превратила в симпатичную гримасу. Рябинин представил, как она сидит среди геологов, мило гримасничая и попутно решая научные проблемы.
— К ней тянулся Суздальский. — Она извиняюще развела руками за такую вольность со стороны Суздальского.
— А Симонян к нему как?
— Она была женщина со вкусом. Поэтому — никак.
— У Симонян был знакомый мужчина?
— Не знаю.
Рябинин подумал, что и знала бы, да не сказала, охраняя интересы своего маленького коллектива.
— А вы не очень разговорчивы, — усмехнулся Рябинин, потеряв интерес к этому допросу.
— Я даже болтлива, — не согласилась она, — но не пойму, что вам нужно.
Этого не знал и сам Рябинин. У него были ещё вопросы, но он решил их задать другим членам группы, может, более покладистым.
— За что же не любят Суздальского? — всё-таки спросил напоследок. — Вы лично за что не любите?
— Он неудобный, нестандартный человек.
Рябинин сразу представил бегущий транспортёр, на котором стоят аккуратные буханочки хлеба, а одна буханка вдруг в форме конуса — контролёр её швыряет в ящик с браком. Представил картонные коробки с белыми куриными яйцами — и вдруг там лежит яйцо страуса или, не дай бог, какого-нибудь археоптерикса. Или все арбузы круглые, футбольные, а один кубический — кто его купит? Хорошо сказала Вега Долинина: нестандартный — значит, неудобный. И ещё Рябинин представил общество стандартных людей: в одинаковых костюмах, одинаково думающих и чувствующих, смотрящих одинаковые футбольные матчи и телепрограммы и поглощающих одинаковые комплексные обеды.
— А вы стандартная? — задал он последний вопрос.
Эдик Горман терпеть не мог пошлой моды — ходить по улице обнявшись, но сейчас и сам бы положил Руку на Вегины покатые плечи, чтобы коснуться стройной шеи. Видимо, такие шеи назывались раньше лебедиными. Он видел их на портретах у красавиц пушкинской поры, только Вегина шея была в вечернем солнце смугло-блестящей, словно под кожей текла не кровь, а расплавленное золото.
Они возвращались с работы.
— А мне следователь понравился, — продолжала, разговор Вега.
— Я его не испугаюсь, — заявил Горман.
— Вежливый, обидчивый… Не похож на следователя, в кино не такие…
