Чтобы успокоить нервы, мы решили выпить в ее гримерной. Сидели и тихо разговаривали по-японски. Я настаивал на том, чтобы она немедленно покинула город. Нет смысла напоминать, что сделают американцы, когда войдут в Шанхай. Ни одна японка не будет в безопасности. Я сказал ей, чтобы она ехала на север, к родителям. Пока еще есть время и можно пробраться через Маньчжурию. Я присоединюсь к ней, если она пожелает. Но на этот раз она не захотела прислушаться к моим советам. Для своих родителей она уже сделала все что смогла. Почти каждый юань, который она зарабатывала, уходил к ее отцу-неудачнику. Теперь она подождет в Шанхае возвращения Кавамуры. Он ее защитит. Я сказал, что рассчитывать на это нельзя. Американцы его сразу же арестуют. Но, что бы я ни говорил, ее решения это не меняло. Лицо ее выражало саму непреклонность.
— Я остаюсь здесь, — объявила она, перейдя на китайский. — Здесь мое место. Ты видел, как встречала меня публика сегодня вечером? Здесь мой дом!
Слезы и сегодня наворачиваются на глаза, когда я вспоминаю о ней — такой одинокой и беззащитной в той душной комнате, пахнущей гримом и потом. Несколько раз гас свет — отключали электричество. Я чувствовал, что она ускользает из моих рук, становится недосягаемой. Из-за войны, из-за обстоятельств нашего рождения между нами разверзлась пропасть, через которую я уже был не в силах перекинуть мост. Я не был китайцем, я даже не родился в Китае. Но и в Японии меня ничего не ждало. Поэтому я тоже останусь в Китае, но не в Шанхае или Пекине. Вернусь в Маньчжурию — туда, где начались все мои приключения. Признаюсь Амакасу в том, что миссию так и не выполнил. Вряд ли со мной что-нибудь случится. Что они могут мне сделать? Убить? Снова отправить в тюрьму? Слишком поздно. Я понимал, что для нас, японцев, все кончено, ведь даже тот нелепый шпион, которого Танэгути приставил ко мне, однажды сгинул, чтобы никому не попасться на глаза, когда придут американцы. Я отдам себя в руки моих китайских друзей. Ведь я не обидел ни одного китайца. Всегда был на их стороне. Я знал, что они поймут мои чувства.
Сейчас я понимаю, что мы были просто глупыми мечтателями, Ри и я. Что могли сделать для меня мои китайские друзья? Как часто мы отказываемся принять правду сердцем, даже когда осознали ее умом. Мы потерпели поражение. А на тех, кто были нашими друзьями, победители устроили облаву или надавили еще как-нибудь, лишь бы их головы оставались склоненными. Никто из них не сможет иметь со мной дела. А Ри, бедная невинная Ри, ведь ее желание исполнилось. Она действительно стала китаянкой — и разделила участь тысяч и тысяч китайцев. Как только американцы взяли Шанхай, китайские националисты немедленно обвинили ее в измене. Как и другая Ёсико, которая оказалась еще глупее нас, ибо специально вернулась в Китай в последние дни войны, надеясь примкнуть к партизанам, Ри оказалась в шанхайской тюрьме, где ее ждали суд и неизбежная казнь.
