— С Бекмурад-баем.
— А остальные кто?
— Его младшие братья.
— Вах, отец сыновей моих, зачем ты так поступил? Разве можно было коня своего счастья пускать вместе с конём Бекмурад-бая? Счастье баев проворно: если гонится — настигает, убегает — спасётся. Они из тех, кто заранее знает, какая добыча попадётся им на охоте… Здесь что-то не так, отец! Неспроста Бекмурад-бай взял тебя в свою группу, чует моё сердце, что неспроста!
— Всё по правилам было, — сказал Худайберды-ага. — Я смотрел, люди смотрели, чиновник из Мары читал бумажки. Всё было без обмана. Просто не везёт нам, отвернул от нас аллах своё лицо.
— Всё равно что-то здесь не так, — не сдавалась жена. — Почему ты попал тянуть жребий вместе с баем?
— У них в группе не хватало одного человека, а я не попал никуда. Вот меня к ним и присоединили.
— Почему не присоединили равного Бекмураду по знатности и богатству?
— Откуда знаю, почему! Чиновник сказал — я пошёл.
— Как же ты, отец, поедешь — слабый да старый?
— Не я поеду, Меле поедет. Мне не выдержать.
— Неужто придётся расстаться с Меле-джаном? Неужели так и придётся умереть, глядя на дорогу, по которой он ушёл?..
— Что могу сделать… Проси аллаха, не меня…
— О аллах-джан! — закричала женщина, и по морщинистым щекам её снова потекли слёзы. — О аллах-джан, зачем ты дал мне Меле-джана, чтобы живым забрать его от меня? Ты хочешь меня заживо сжечь в огне разлуки! Или ты дал мне моего первенца для того, чтобы я принесла его в жертву Бекмурад-баю? Я недовольна этим и никогда не успокоюсь! До самой смерти не забуду свой чёрный жребий, до самой смерти перед моими глазами будет стоять мой сын, которого я должна отправить туда, откуда не возвращаются… Это всё козни Бекмурад-бая! Он хочет сравнять с землёй мой дом, но, даст бог, его дом разрушится раньше… О мой всемогущий аллах, я не трогала тебя мольбами, услышь мою просьбу! Твоя раба слёзно молит тебя в свой трудный день: напусти смерч на дом Бекмурад-бая, возьми от него то, что брал от меня, и я смирюсь без ропота и жалоб, покарай его, мой светлый аллах!..
Когда жена немного успокоилась, Худайберды-ага в раздумьи сказал:
— Наверно, ошибку я допустил. Не надо было писать жребий на бумажке. Надо было по-нашему, по-туркменски, судьбу пытать. Взяли бы пять овечьих шариков, каждый запомнил бы свой, а потом позвать мальчишку, чтобы он тащил. Тогда никто не сумеет сжульничать. А теперь — всё равно некому жаловаться. При жеребьёвке все яшули сидели, уважаемые люди села. Хоть царю жалуйся, хоть султану — и так и так бесполезно.
